— Технарям, как вы изволите нас обзывать, повторная информация не грозит, — сказал Вайль с ударением.
— Ой ли? Поручитесь за всех своих коллег, Максим Максимович?
— Вы слишком мрачно смотрите на ситуацию. Не такие уж все дураки.
— Может быть, вы и правы: в конце концов разберутся, что к чему. Но до того времени Питона успеют выбросить на свалку, разберут по винтику, зароют в землю и спляшут над могилкой победный танец.
— Что же нам делать?
— А я почем знаю?
Тюльпанов откинул голову, закрыл глаза и на минуту отключился. Вайль поморщился. Сам предельно собранный и деликатный, он терпеть не мог бесцеремонной тюльпановской манеры обращения с людьми. Правда, они соавторы, а значит, в некотором смысле больше, чем братья. Но отсюда не следует, что можно позволять себе откровенное хамство. Добро бы придумал что-нибудь…
— Вы правы, — сказал Тюльпанов, не открывая глаз, — ничего путного не приходит в голову. То ли я устал, то ли вообще иссяк.
Вайль вздрогнул и зарделся, словно его поймали за неприличным занятием. Тюльпанов шумно выдохнул из себя воздух, потянулся, открыл сначала один глаз, потом другой, хитро подмигнул Вайлю, легко поднял с кресла свое тучное тело и сказал вполне дружелюбно:
— Ладно, пойдем вместе, легче будет отбиваться. Имейте в виду, Ляпидус — большой спорщик, забияка, и к тому ж очень высокого мнения о своих творческих способностях.
2
Ночью Тюльпанову пришлось худо. Поначалу он долго не мог заснуть: перед ним неотступно маячило белое, без кровинки, лицо Ляпидуса с опущенной, как у обиженного ребенка, нижней губой. Вопреки ожиданию тот не стал спорить, не пытался затеять скандал, когда Вайль, глядя в сторону, чуть не извиняясь, сообщил, что в рукописи обнаружена одна сотая полезной информации, а по инструкции для получения права на публикацию надо иметь не менее пяти процентов. Ляпидус вообще слова не произнес, только весь как-то обмяк, длинные руки повисли вдоль худого туловища, в глазах застыло отчаянье. Глядя на эту безмолвную скорбь, эту трагедию внезапно утраченных надежд, Тюльпанов даже выругал себя за Питона и сгоряча дал клятву выпустить ему электронные кишки. Вайль перепугался, кинулся искать врача, но Ляпидус собрался с силами, нахлобучил на лысину соломенную шляпу и так же молча, не попрощавшись удалился.
Где-то к полуночи угрызения совести перестали терзать Тюльпанова, не очень-то жалостливого по натуре. «Какого черта я маюсь, — подумал он, — в конце концов, все идет как надо. Мыс Вайлем разнюнились, посочувствовали Ляпидусу, а сочувствовать надо тем несчастным, кому пришлось бы читать его опус, — это ведь все равно что жевать бывшую в употреблении жвачку. К тому же бумага, печать, накладные расходы… Да при чем тут бумага! Ляпидус своей пустопорожней стряпней отнимает у людей драгоценное время, он злостный расхититель мозговых клеток и, значит, враг общества.
Куда хватил, — урезонил себя Тюльпанов, — так уж и враг! А кому велят изучать творения Ляпидуса и ему подобных? Пусть себе лежат на полках и собирают пыль… Если б так, если бы на них стояло клеймо: «Халтура!» Напротив, скорее всего и обложка будет завлекательная, и цена сходная, а уж по части названия и заголовков Ляпидус постарался, здесь он, надо отдать ему должное, большой искусник. Пробежишь глазами оглавление, схватишь без звука и, прижимая к сердцу, словно это «Три мушкетера», побежишь домой в предвкушении встречи с прекрасным… Нет, Ляпидус доподлинно враг, поделом ему, Питон рассудил по-справедливости…»
На том сон сморил Тюльпанова. В причудившемся кошмаре Питон, на сей раз натуральный, как он запомнился с посещения зоопарка в детстве, легко проглотил тощее тело Ляпидуса и потянулся к Вайлю. «Почему меня, а не Тюльпанова? — взвизгнул тот. — Мы так не условливались!» — «Не огорчайтесь, Максим Максимович, — сказал Питон, — дойдет и до него очередь. Я его на десерт, как самого упитанного…» И Вайль исчез в бездонной глотке.
У Змея был мелодичный женский голос, как у его механического тезки, — шуточка Вайля, попросившего в свое время Катерину озвучить Питона. Где она теперь?.. Он подсознательно попытался переключиться на более приятное сновидение, но мелькнувший было образ жены померк, а вновь появившийся Питон воркующим голоском возвестил, что час его настал. «Беги, спасайся!» — застучало в голове, но Тюльпанов с ужасом обнаружил, что ноги отказываются ему служить. Он закричал и проснулся.
В дверь кто-то отчаянно колотил. Еще ничего не соображая, Тюльпанов сунул ноги в шлепанцы и побрел открывать. Ворвался Вайль.
— Вы что, оглохли? Я уже час звоню!
— Спал крепко, — извиняющимся тоном сказал Тюльпанов. — А что, собственно, случилось?
— Беда, Платон, беда!
Не часто церемонный соавтор называл его по имени. По взъерошенному виду Вайля Тюльпанов понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Он моментально сбросил остатки оцепенения и пришел в обычное для себя состояние нагловатой решимости.
— Говорите толком… Вот, выпейте чаю, это поможет вам прийти в себя. Что-нибудь с Питоном?
— Что ему сделается?
— Тогда с чего переполох?
— Ляпидус.
— Поднял шум? И черт с ним, как-нибудь уладим.
— Хуже, Платон, хуже.
— Да говорите же, наконец!
Вайль взял из рук Тюльпанова чашку чаю, выпил, аккуратно поставил на стол.
— Ляпидуса больше нет, — сказал он еле слышно.
— То есть как нет?
— Умер.
Тюльпанов охнул.
— Вот уж от кого не ожидал!
— Что значит «не ожидал»? Это с каждым может случиться.
— Разумеется. Я в том смысле, что не ждал от него такой впечатлительности. Значит, удар хватил?
— Хуже.
— Что может быть хуже?
— Подозревают, наложил на себя руки.
— Ерунда! Самоубийство! Когда почти забыли, как это называется в наше время.
— Первый случай за последние полтора века. Какой скандал!
— Да, уж теперь они на нас набросятся всем скопом.
— Вы думаете, эксперимент закроют?
— А я вас, кажется, предупреждал.
— Закрыть невозможно. Десять лет жизни! Мой Питон — чудо техники. В конце концов, он не отвечает за то, что в него вложили чрезмерно жесткую программу.
Тюльпанов побагровел от негодования и собрался возразить, но тут зазвонил телефон. Подняв трубку, он услышал прерывающийся от волнения голос своего помощника Гутвы:
— Скорее, шеф, на выручку, они грозятся поджечь здание!
— Вы с ума сошли! — заорал Тюльпанов. — Кто они? — На другом конце уже дали отбой. Перезванивать не имело смысла. Там сейчас паника, никто не скажет ничего путного. Он скинул халат и начал поспешно натягивать на себя одежду.
— Что еще стряслось? — еле выдавил побелевшими губами Вайль.
— Потом скажу… едем! — Тюльпанов схватил его за руку и потащил к выходу.
На подъезде к лаборатории они увидели поднимавшиеся к небу клубы дыма. Вокруг здания сгрудились пожарные машины, по уличным панелям текли струйки черноватой пены. Никаких следов разрушения, однако, не кидалось в глаза. Плотный круг людей обступил отчаянно жестикулировавшего Гутву. Тюльпанов, чуть поводя мощными плечами, раздвинул толпу. Вайль, дыша ему в затылок, прошел по образовавшемуся коридору. Гутва бросился им навстречу.
— Все в порядке, шеф, Питон жив-здоров. Сгорел флигелек с подстанцией.
Вайль облегченно вздохнул.
— Короткое замыкание?
— Если бы! — патетически воскликнул Гутва. — Злоумышленник!
— Что вы мелете! — рявкнул Тюльпанов. — Придет же такое в голову! Начитался старинных детективов, и произошло замыкание здесь… — Тюльпанов покрутил пальцем у виска. — Где это слыхано: злодей поджигатель в наше просвещенное время!
— Да нет же, шеф, я абсолютно уверен… — запротестовал обиженный Гутва.
— Вы переволновались, голубчик, — перебил Тюльпанов; Вайль собирался что-то возразить, но тот остановил его свирепым взглядом. — Спасибо, друзья, за подмогу. Расходитесь, мы тут сами разберемся. — И, ухватив одной рукой Гутву, другой Вайля, поволок их в лабораторию. Едва переступив порог, он с треском захлопнул за собой дверь и накинулся на помощника.