В надгробие Пушкина в Святых Горах немцы, уходя, заложили семьдесят мин: убить всех, кто придет прикоснуться к национальной святыне, заодно взорвать последнее пристанище, прах поэта. Такова была установка фашизма в войне с Россией — чтобы и духу русского не осталось. А мы еще сами изводим себя — головой об стену на допросе, из танковых пушек по всенародно избранным... Бедные мы!
Ворота в ограде секретарского особняка в Комарове открылись для посторонних всего единственный раз, при Хрущеве, когда Хрущев покусился на льготы партаппарата — первый шаг в создании образа демократа: ах, «наш Никита Сергеевич!» Хрущев обладал широтою души, которую некому было сузить; подарил Украине Крым; при нем секретарский за́мок в Комарове, обширный лесопарк за зеленым забором передали в систему здравоохранения, в детский сектор. Моя мама была тогда главврачом в Зеленогорском кусту: Зеленогорск, Комарово, Репино, Солнечное, Ушково, Рощино. В распоряжении мамы были сантранспорт с шофером и медсестра. В летний сезон, когда по всему Карельскому перешейку дудели пионерские горны; пищала сопливая мелкота, моя мама являлась то тут, то там, в любое время суток, вникала во все кастрюли на кухне: чем кормят, не занесли ли кишечную палочку; мама пресекала нарушения режима, наказывала нерадивых, терпеть не могла пьяных. Когда случалась инфекция скарлатины, кори, дизентерии — обязательно случалась в каждый сезон, — мама брала на себя и это, и все другое. В короткие наезды домой, помню, мама закуривала «беломорину», затягивалась так, что ее впалые щеки совсем западали, а ее строгие, в молодости синие, с годами подернувшиеся пеплом глаза сощуривались, кожа у глаз собиралась в морщинки. Мою маму боялись, но в каждом детском садике, пионерлагере находились близкие ей по духу докторши, сестры, поварихи, няньки, любили и уважали.
Дачу первых секретарей обкома в Комарове (дачу Маннергейма) отдали детскому сектору, она вошла в круг забот моей мамы. Как-то раз мама взяла меня с собой показать свой чертог. Но я смотрел без внимания: в чертоге пищала мелюзга, пахло детским сектором. Так продолжалось недолго: сразу после Хрущева самую шикарную дачу на перешейке отобрали у Детского сектора, вновь закрепили за человеком №1 в Ленинграде. Впрочем, сам по себе данный первый человек мало что значил как явление временное, зато отлажена была служба по содержанию первого лица (и второго, и третьего). Бывало, еду вечером в Комарово, сзади слышу как бы и не голос, а рык: «Жигули номер такой-то, примите вправо! Остановитесь!» Судорожно даю право руля, знаю: едет в Комарово на дачу Юрий Филиппович (Фрол Романович, Лев Николаевич), скатертью ему дорожка! В охранной машине не только матюгальник, но и сильная оптика: увидеть далеко впереди в ночи номер. Когда ехал человек №1, все другие едущие должны были уметаться с проезжей части, как шваль.
Сплошной зеленый забор в два человеческих роста в Комарове поныне стоит нерушимо, подновлен; ворота на запоре. Особняк обитаем: иногда в ворота въезжает какой-нибудь «мерседес». А что за люди, кто такие, чья льгота, никто в Комарове не знает.
Бывший повар Комаров построил свой за́мок как бы в ряд с бывшим секретарским замком (хотя какой же ряд? каждый за́мок на собственной территории) — ударным методом, в сжатые сроки. Подводили к за́мку Комарова теплоцентраль, на линии рычали бульдозеры, носились самосвалы. Ну, конечно, одному Комарову, в прошлом повару из ресторана, такую постройку бы не отгрохать, а кто за ним? Тайна сия велика есть. Стена вокруг комаровского замка такова, что внутрь не заглянешь, не достучишься. У входа в за́мок, то есть над входом, установлены два прожектора, очевидно, опять же на случай нападения-обороны.
Проходя мимо только что отстроенного комаровского за́мка, невольно прикидываю: вот здесь поставить танк, нацелить пушку и жахнуть. Такой оборот подсказывает наша действительность: в октябре 93-го года жахнули из пушек по парламенту — ради чьих интересов? Не для того же, право, чтобы вместо спикера на букву «X» стал спикер на букву «Ш». Жахнули по воле нынешних замкостроителей, чтобы всем стало ясно: мы богатые! наше! не отдадим! Гражданские войны (мятежи, путчи, перевороты, подавление оных силой оружия) происходят не из демократических убеждений, не для усовершенствования политической системы, а когда делят собственность: было ваше, стало наше. Это нам объяснил еще Маркс, а мы делаем вид, что не знаем.