Я не хотела видеть друзей, выслушивать их бесполезные советы и колкие слова сожаления. София, Крис, Дэвид… Они узнали всю правду: сестра Дилана им всё рассказала. Я не винила её за это, потому что Брианна стала близким для меня человеком за последние дни. Она обещала, что поговорит с Диланом, но третий день от неё не было никаких известий.
Я просто опустила руки. Сдалась. Закрылась в себе. Отгородилась от окружающего мира, от родителей, от друзей. Я захлёбывалась в жгучей боли, которая глодала меня по кусочкам, кислотой разъедала каждый нерв, каждую клетку, выжигая внутри всё без остатка. Пустота тёмным водоворотом затягивала меня в свои тернии, вышибая здравый рассудок и способность чувствовать.
Я бы жизнь отдала, чтобы перестать чувствовать эту невыносимую горечь, которая кипящей лавой растекалась по венам, перестать чувствовать эту пронизывающую боль, которая не даёт спокойно дышать, перестать нуждаться в человеке, который вытер об меня ноги. Дилан наплевал на мои чувства, которые только слепой мог не заметить. Он собственноручно столкнул меня в пропасть страданий, как прокаженную. Он бесстрастно выстрелил мне в самое сердце, оставив там глубокую дыру. Открытая рана. Моё сердце вечно будет кровоточить из-за него. Я не хотела влюбляться, я не должна была. Наивная дура, безмозглая курица, никому не нужная брошенка.
Я понимала, что есть только один выход. Единственное правильное решение, которое прекратит горькие слезы и заглушит боль. Избавит меня от мучительных страданий навсегда. Я была готова к этому вопреки тягостной тревоге, которая давила на меня каменным градом, истощала душу и застилала глаза пеленой сомнений.
Нужно было сделать последний шаг — отпустить Марка. Я договорилась о встречи у меня дома час назад, поэтому Паттерсон должен был придти с минуты на минуту. Я вздрагивала от каждой перемены цифр на табло настольных часов, словно оставались считанные минуты до смертного приговора. Мне было плевать, как я выгляжу: третий день я не вылезала из сиреневой толстовки и черных спортивных штанов. Одинокая слеза отчаяния потекла по щеке, когда раздался стук в дверь.
— Заходи, — едва слышно протянула я, смахивая со щеки слезу. Мой голос предательски дрожал, а сердце стонало от боли, заставляя меня вздрагивать от вспышек боли.
Марк нерешительно зашёл в комнату и приблизился ко мне. Он был удивительно бледным, словно предчувствовал, о чём пойдёт разговор. В школе Бейкон Хиллс слухи разносились со скоростью света, поэтому я бы не удивилась, узнав, что каждый второй старшеклассник твердит о моей несчастной любви к ОʼБрайену. От мимолётного воспоминания о Дилане в груди неприятно кольнуло, и острый ком подошёл к горлу, заставив тяжело вздохнуть.
— Марк, я хочу с тобой серьёзно поговорить, — с трудом выдавила из себя я, переводя взгляд на Марка.
Он испуганно смотрел на моё лицо и практически не дышал. Как удивительно ярко блестели его глаза: то ли от боли, которую я ему причиняю, то ли от волнения, которое искажало его лицо. Паттерсон крепко сжал мою руку и хрипло вздохнул. Я не могла сдерживать слёз, осознавая, насколько больно сделаю этому человеку. Марк любил меня так преданно, так самоотверженно, а я разбивала ему сердце каждым отрешенным взглядом, каждым холодным словом. Эта наглая ложь выходила за все рамки, и я была обязана с ней покончить. Я знала, что Марк не откажется от меня, будет продолжать любить и терпеть любые выходки, но нельзя играть с любовью. Нельзя привязывать к себе человека и удерживать его рядом невидимыми нитями, когда нет чувств.
— Я знаю, что ты хочешь сделать, и готов тебя выслушать, — Марк отмерил меня скорбным взглядом, от которого у меня потемнело перед глазами.
Я сдавленно вздохнула и зажмурилась, собираясь с мыслями. Горячая рука Паттерсона по-прежнему сжимала мою ладонь. Он поддерживал меня каждую секунду, и от этого становилось ещё тяжелее. Я зарекалась себе, что ни под каким предлогом не подвергну человека страданиям, но не смогла сдержать своих слов. Дыхание утруднялось, и бисеринки пота рассевались на лбу. Я молчала и смотрела Марку прямо в глаза. Коварные слезы подступали к глазам, и я словно потеряла дар речи.
— Я расстаюсь с тобой, Марк. Прости меня, если сможешь, — сквозь слёзы прохрипела я, задыхаясь от нестерпимой боли.
Грудь тревожно вздымалась, и я захлёбывалась едкими слезами, которые неумолимо обжигали лицо. Всхлипы смешивались с надрывными вздохами, воздуха катастрофически не хватало, но я смогла это сказать. Мне хватило смелости отпустить Паттерсона, потому что он заслуживал лучшей жизни, а главное — преданной девушки, которая будет любить его всем сердцем и не посмеет причинить ему боль.
Туман горьких слёз застилал глаза, но я видела его лицо. Я видела болезненно-бледное лицо Марка, на котором ни один мускул не вздрогнул после моих колких слов. Казалось, будто он заранее был готов к моему сложному решению. Он спокойно отпустил мою руку и пошёл к двери. Я слышала только его тяжелое дыхание, в котором читалась немая обида. Мне стало противно от того, какой законченной сволочью я стала.
*
Прошло несколько часов с того момента, как Марк ушёл. Стефани сидела на кровати, поджав под себя ноги, и судорожно сдавливала в руках фотографию. На ней была одета синяя просторная рубашка в клеточку. Распущенные волосы черным водопадом струились по плечам, а янтарно-медовые глаза ужасно потемнели. Два черных уголька, в которых нет ни искорки прежнего золотого блеска. В её черносливовых глазах навеки поселилась боль и обида. Печаль зримо отпечаталась на истощённом лице. Свинцовые круги под глазами напоминали ссадины. Это были ссадины, поставленные любовью. Невыносимой, убийственной любовью, которая забирает надежды на будущее, избивает хлыстами боли до полусмерти, оставляет кровоточащую рану на сердце, которая неустанно зудит. Такая любовь превращается в дикое наваждение, в докучную болезнь, от которой невозможно излечиться.
Ховард пристально смотрела на фотографию, на которой была запечатлена она вместе с Диланом. Счастливые, улыбчивые и беззаботные. ОʼБрайен подписал эту фотографию: «Друзья навеки». От одного воспоминания об этом у Стефани слёзы воспламенялись в глазах, а сердце клокотало с сумасшедшей скоростью. Горло снова пересохло, а в ушах клубился раскатистый шум.
Стефани скомкала злосчастную фотографию и яростно выбросила её на пол. Её лихорадочный взгляд сосредоточился на стакане с водой, стоящем на прикроватной тумбочке. Девушка потянулась к заранее подготовленным пузырькам с неизвестными таблетками. Она высыпала на ладонь содержимое белого пузырька с ярко-синей наклейкой и начала глотать. Неотступная боль колокольным звоном отбивалась в висках, растекаясь ядом по всему телу. Стефани опустошила второй пузырёк и только теперь решилась сделать глоток воды. Ей начало казаться, что горечь превращается в приятное томление, а печаль туманит сознание, как пьянящий наркотик. Боль начала медленно утихать, откликаясь лишь мелкими покалываниями в груди. Голова начала кружится, а сердце пульсировало так отчаянно, что кровь обжигала запястья. Перед глазами всё поплыло, как в тумане. Сквозь звон в ушах девушка услышала скрип отворяющейся двери, прежде чем потеряла сознание.
— Что ты натворила? — тёмные стены комнаты затряслись от оглушающего крика Дилана, смешанного со слезами. Крик свирепой боли, мучительного чувства вины и слёзы отчаяния. Настоящие мужские слезы.
========== 14. Расплата ==========
Любовь, которая заполняет сердце без остатка, не только искажает сознание и меняет характер человека в корне. Безумное чувство, которое кипучей лавой струится по венам, порой перерастает в нечто большее, чем ощущение абсолютного комфорта и уверенности в завтрашнем дне, когда ты полностью доверяешь любимому человеку.
Ты даже мыслей не допускаешь, что все не так гладко, как может показаться на первый взгляд, не позволяешь себе усомниться в преданности и искренности партнера, словно он и вправду является твоей второй половинкой. Слепая любовь? Зависимость? Наивность? Нет, это настоящие крепкие отношения, построенные на взаимной любви и понимании.