Как-то прошлой зимой часов в двенадцать ночи Интеллектуал намекнул, что неплохо бы выгулять пуделя. Обычно он делает это сам, и ничего, без приключений. Но тут начал демонстративно кашлять, сморкаться, чесать глаза и пить горячий чай с лимоном. Ну, идем с пуделем гулять, мотаемся по сугробам, возвращаемся. Выходим из лифта — навстречу старушка Викентьевна со своей собакой Клепой неизвестной породы, непонятного окраса и неопределенного назначения. Если разбудить меня ночью и спросить: «Кто на свете всех страшнее?», — я не задумываясь отвечу: «Клепа!» Клепа эта, по словам Викентьевны, по уши влюблена в нашего пуделя.
— Ах! — говорит Викентьевна. — Вот и вы! Какое счастье! А Клепа так скучала, так скучала! Где, говорит, мой жених, мой Найджел!
— Ни о каких сношениях Найджела с Клепой не может быть и речи! — отвечаю. — Тем более половых.
— Ах! — говорит Викентьевна. — Что же вы собачек мучаете! Они так друг друга любят! Клепа просто извелась.
Пока мы с Викентьевной препирались, собачки наши снюхались и вступили в преступную связь. Сначала обычным макаром, а потом как-то внезапно их крутануло, развернуло и сцепило попой к попе, как Тяни-Толкая. Клепа завизжала как полоумная. Найджел захрипел и начал капать слюной.
— Ах! — закричала Викентьевна. — Что это, что это! Они умирают!
Собачки топчутся по лестничной клетке, Викентьевна, отбросив клюку — потому что она плюс ко всему еще и хромая, — согнувшись пополам и подняв к потолку квадратный зад, топчется вместе с ними.
— Ах! — вопит она на весь подъезд. — Клепа! Клепа! Милая Клепа! Прости меня, милая Клепа! Прости за все!
Тут выползает заспанный Интеллектуал в махровом полосатом халате.
— Что, — говорит, — у вас тут происходит? Чего орете?
Я показываю ему на собачек.
— Немедленно звонить в ветеринарную «скорую»! — приказывает Интеллектуал и бросается за телефоном.
Ветеринарная отвечает на удивление быстро.
— Девушка! — истерически кричу я. — У нас собаки хвостами сцепились! Что делать?
— Ничего не делать, — невозмутимо отвечает девушка. — Бывает.
— Что же с ними будет?
— Детишки будут, — отвечает девушка. — Если через полчаса не расцепятся, звоните.
Через пятнадцать минут собачки распались на две половинки, как какашки на морозе, после чего Клепа немедленно понесла. И через три месяца принесла пятерых щенят. Четырех Викентьевна утопила в мусорном ведре, а пятого оставила и назвала Федей.
— Что ж вы Федю-то оставили? — грубо спросила я.
— Клепа не дала. Так на меня посмотрела, что я поняла: не переживет!
Федю мы выращивали совместными усилиями. Сначала дело ограничивалось молочком, творожком, кефирчиком, потом в ход пошли куры, мясо парное, яйца, а под конец — красная рыбка, икра зернистая осетровая, свиные отбивные, сосиски «Пармезан». В общем, без сумки я с работы не возвращалась. А что вы хотите — щенки, они, знаете ли, деликатного питания требуют, а у Викентьевны не пенсия — слезы. Через два месяца приехала моя мама инспектировать щенка. Посмотрела, повертела и говорит:
— Не наш! Нагуляла его Клепа.
— Ты что, мама! Глазки наши!
— Глазки у всех собак одинаковые, — отрезала мама.
А брать Федю никто не хотел, несмотря на активную пропаганду Викентьевны среди жильцов дома. По правде говоря, Федя получился странный. Очень шерстяной, с неровными клочками седой шерсти и рыжими подпалинами. Найти среди этих зарослей непосредственно Федю никакой возможности не представлялось. Я уж приготовилась было до конца жизни кормить его осетриной, но тут Викентьевна пристроила его к одной очень достойной женщине, которая потеряла недавно собаку и мужа и с большим облегчением осталась одна в однокомнатной квартире. Женщина сказала, что имя Федя ее решительно не устраивает, и назвала нашего Федю Фердинандом. Викентьевну она в дом не пускает, говорит, что у собаки должен быть один хозяин. А Викентьевна утверждает, что Федя очень по ней скучает и, когда встречает их с Клепой во дворе, делает им глазами всякие знаки, дескать, люблю, не могу, так бы и расцеловал, если бы не старая грымза! С тех пор Викентьевна с этой женщиной не разговаривает и даже не здоровается. А Федя совершенно не офердинандился. Так Федей и остался.