Он вспомнил, как, поднявшись часа в два ночи напиться воды, смотрел вдаль через весь город, чтобы увидеть один-единственный огонек в высоком окне библиотеки, чтобы удостовериться: папа задержался на работе, засиделся, читая и бормоча что-то себе под нос один под этими зелеными как джунгли абажурами. Воспоминание принесло печаль и вместе с ней радость новой встречи со светом этих ламп и этим стариком — Уилл оборвал себя, чтобы найти другое слово — отцом, стоявшим в сумраке у стеллажей.
— Уилл, — сказал пожилой человек, который был привратником и уборщиком и которому выпало быть его отцом. — Что с тобой?
— Ох, прости, папа! — мальчик отбросил раздумья и пришел в себя.
— Тебе нужна книжка в белой шляпе или в черной?
— Шляпы? — переспросил Уилл.
— Итак, Джим, — они расхаживали взад-вперед, отец пробегал пальцами вдоль книжных корешков, — он носит маленькие черные шляпы и читает соответствующие книги. Вот здесь имя — Мориарти, так ведь, Джим? Но придет день, и он сдвинется от Фу Манчу сюда, к Макиавелли, к темной фетровой шляпе среднего размера. Или туда, прямо к доктору Фаусту — это большой черный стетсон. А здесь на полках — белошляпные книжки для тебя, Уилл. Вот Ганди. За следующей дверью живет Святой Томас. А этажом выше, заметь хорошенько… Будда.
— Ты не возражаешь, — сказал Уилл. — Я возьму «Таинственный остров».
— К чему весь этот разговор о белых и черных шляпах? — сердито спросил Джим.
Отец отдал Уиллу Жюль Верна и ответил:
— Это так, между нами, много лет назад мне пришлось решать, какой цвет я предпочту.
— Ну, — сказал Джим, — и какой же вы выбрали?
Отец удивленно посмотрел на него и натянуто засмеялся.
— Твои вопросы, Джим, меня просто удивляют. Уилл, скажи маме, что я скоро буду. Идите же, идите… Мисс Уотрисс! — тихонько позвал он библиотекаршу, сидевшую за стойкой. — К вам динозавры и таинственные острова!
Хлопнула дверь.
Чистые звезды мерцали в небесном океане.
— Черт возьми! — Джим потянул носом ветер с севера, затем повернулся к югу. — Где же буря, которую обещал этот проклятый торговец? Хотел бы я увидеть ту молнию, которая шарахнет в наш чердак!
Ветер играл одеждой и волосами Уилла, гладил его лицо.
— Она будет здесь, — тихо произнес он. — Утром.
— Кто сказал?
— Мурашки на моих руках. Они сказали.
— Отлично!
Ветер сдул Джима.
Уилл, как воздушный змей, подхваченный ветром, понесся за ним.
3
Собирая вещи, Чарльз Хэлоуэй смотрел вслед убегающим мальчишкам и еле сдерживал неизвестно откуда взявшееся желание побежать вместе с ними.
Он знал, что шепнул им ветер, куда повлек их, знал все их потаенные места, которые с годами перестают быть тайной. Где-то в глубине шевельнулась мрачноватая мысль: ты должен был бежать такой же ночью, чтобы печаль не смогла перерасти в боль.
Гляди-ка! — думал он. Уилл бежит, потому что бег — его внутренняя потребность. Джим бежит, потому что его влечет цель, которая маячит где-то вдалеке.
Но что удивительно — бегут они, тем не менее, вместе.
Почему же так, думал он, проходя по библиотеке и выключая одну за другой все лампы, может быть, все дело в сходстве линий на руках?
Почему некоторые люди во всем подобны рою саранчи, пиликающему, скрипящему, с множеством подрагивающих усиков, похожему на единый, большой, нервный клубок, живые нити которого сплетаются в узел; и узел этот вечно скользит, рисуя в воздухе невидимую петлю, медленно суживает круги и, затягиваясь, пытается задушить жизнь всего роя? Эти люди обречены поддерживать огонь в топках своих жизней, их губы закушены от этого постоянного напряжения, а глаза отражают только блеск яркого пламени, и начинается этот бесполезный труд — имя которому жизнь — с детской кроватки.
Про них сказано: по замашкам царь, а по жизни тварь. Они питаются мраком, он живет и дышит в них.
Таков Джим с его волосами как плети ежевики, с его необузданными желаниями.
А Уилл? Он поздний персик, созревший высоко на дереве. Глядя на таких мальчишек, трудно сдержать слезы — такие они милые, здоровые и чистые. Они не режутся в карты, не высматривают, где бы стибрить десятицентовую точилку для карандашей, это не для них. Вы сразу узнаете их, едва они пройдут мимо; и такими они останутся на всю жизнь; им достанутся удары; боль, раны и синяки, и они всегда будут удивляться, почему, ну, почему это с ними случается? Как это могло с ними произойти?