— Помочь? — спросил Джим, задыхаясь от волнения и быстрой ходьбы. — Мы не можем помочь даже себе!
— Я уверен, есть способ, он где-то рядом, просто мы не видим…
Они остановились.
Стук их собственных сердец перекрывался грохотом какого-то огромного сердца. Вопили медные трубы. Рычали тромбоны. Трубы ревели, как стадо встревоженных слонов.
— Карнавал! — задохнулся Джим. — А мы и не подумали! Он может прийти прямо в город! Парад! Или это похороны воздушного шара, которые мне приснились?
— Нет, это не похороны, и это только кажется парадом, они ищут нас или мисс Фоли, может, они хотят поймать ее! Они маршируют себе по старой улочке — все прекрасно и превосходно — а сами в это время шпионят, бухая в барабаны и трубя в трубы. Джим, мы должны успеть раньше них…
Сорвавшись с места, они бросились по аллее, но вдруг остановились и спрятались в кустах.
В дальнем конце аллеи показался карнавальный оркестр, фургоны со зверями, клоуны, уроды — все это двигалось и грохотало между ними и пустырем, где стоял большой дуб.
Вероятно парад прошел мимо них за пять минут. А следом за ним ушли, казалось, дождь и облака.
Шествие с барабанами удалялось. Мальчики побежали по аллее, пересекли улицу и вышли к пустырю.
Девочки под деревом не было.
Они обошли вокруг дуба, посмотрели вверх, не решаясь позвать ее.
Потом, перепуганные насмерть, побежали прочь, чтобы где-нибудь спрятаться.
33
Зазвонил телефон.
Мистер Хэлоуэй поднял трубку.
— Папа, это Уилли, мы не можем пойти в полицейский участок, и домой прийти сегодня не можем, скажи маме и передай маме Джима.
— Уилли, где вы?
— Мы должны прятаться. Они ищут нас.
— Кто «они», ради Бога?
— Я не хочу вмешивать тебя в это, папа. Поверь мне, мы будем скрываться только один или два дня, пока они не уйдут. Если мы придем домой, они увяжутся за нами и навредят тебе или маме, или маме Джима. Я должен идти.
— Уилли, погоди!
— Ох, папа, — сказал Уилл, — пожелай мне удачи.
Щелк.
Мистер Хэлоуэй выглянул наружу, посмотрел на деревья, на дома, на улицы, прислушался к удаляющейся музыке.
— Уилли, — сказал он в мертвый телефон, — удачи тебе…
Он надел пальто и шляпу и вышел на улицу, залитую неестественно мокрым сиянием солнца.
34
В воскресенье, незадолго до полудня, когда колокольные звоны всех церквей сталкивались и лились с неба как дождь, перед табачным магазином стоял деревянный индеец чероки; на вырезанных из дерева перьях его головного убора блестели капли дождя, он не слышал колокольного звона — ни из католической, ни из баптистской церкви, не замечал приближавшихся, блестевших под солнцем цимбал, не слышал глухо бьющегося языческого сердца карнавального оркестра, нарастающих ударов барабана, пронзительного, как голос старой плакальщицы, визга органа-каллиопы; скользящий как тень поток существ, более диковинных, чем он сам, не привлек ястребино-жесткого пристального взгляда индейца. Но удары барабана вызвали из церквей и из-под навесов толпы охочих до происшествий мальчишек, и тихих, и непоседливых; а когда колокола остановили свой серебряный ливень, к толпе присоединились прихожане, уставшие от сидения на церковных скамьях, и карнавал зашаркал ногами как мамонт, зашагал как лев, сверкая трубами и размахивая флагами.
Тень от деревянного томагавка индейца легла на железную решетку, вделанную в тротуар перед сигарным магазином. По этой решетке со слабым металлическим звоном много лет подряд проходили горожане, роняя обертки от жевательной резинки, золотые бумажки от сигаретных пачек, горелые спички, окурки и даже медные пенни, которые навсегда исчезали внизу под решеткой.
Теперь вслед за парадом сотни ног пробегали, топали по решетке, а карнавал вышагивал рядом на ходулях, ревел как тигр и грохотал как вулкан.
В это время под решеткой дрожали от страха две тени.
Напоминавший сверху огромного причудливого павлина, шествующего по брусчатке и асфальту, карнавал широко открытыми глазами уродов обыскивал и обшаривал крыши домов, церковные шпили, читал вывески дантистов и оптиков, проверял дешевые и скучные магазинчики, тогда как от грохота барабанов стекла витрин дребезжали, словно стеклянные блюдца, и восковые манекены тряслись за ними, точно люди, дрожащие от страха. Разглядывая все вокруг множеством жадных, ярких и невероятно жестоких глаз, шествие двигалось вперед, выискивая что-то и не находя.