Такого цвета я Лею еще не видела. Зачем было спрашивать? И я поспешно говорю:
-- Я спрашиваю, потому что я сама так делала. Хотела хоть как-то тебе помочь, достучаться до Давида... Ну, что не ведут себя так, как он, нормальные мужики...
Она вздыхает:
-- Как раз ведут. Давид демонстрирует хрестоматийную схему поведения мужика, желающего уйти от ответственности.
Жаль мне ее. И себя мне тоже жаль. Мы с ней теперь почти родственницы -- обе беременны от моих одноклассников, если даже не...
Стоило лишь подумать о своих соучениках, как тут же в интеркоме прорычал голос Гриши и потребовал впустить и напоить погорельца.
Давид
Я выхожу от (C) в отсыревшую зябкую реальность Города. Время утекает и впитывается в пространство. Ветер налетает порывами и хлещет по земле, как мокрый хвост нервничающего льва. Сев в свою "канарейку", я ощущаю хрупкость временного пристанища... защитился от ветра, но почувствовал себя внутри консервной банки... Куда теперь? Чувство кончающегося времени было для этого вечного Города невероятным, чужим. Но оно возникло, и я поверил в него. Это означает, что у меня больше нет права на ошибку. Вместо того, чтобы завести мотор, я закуриваю.
Что же, получается, Кот переиграл меня и в реальном мире? Или меня, все-таки, переиграл Хозяин? Ведь это он желал, чтобы Кот находился при Рахели, в Старом Городе.
Они не теряют времени даром. Кто они? Вот это я и должен понять. Они. (Он. Она. Оно.) Но успею ли? Ведь с момента, как пьяный Ортик разболтал такие важные факты, я не сдвинулся ни на сантиметр. И все мои усилия -- это тщетные попытки, бессмысленные, как рев мотора буксующего грузовика. Я зачем-то оборачиваюсь. В моих выводах все время возникает неискоренимое логическое противоречие. Это бесит.
Итак, я в тысяча первый раз с того момента, как Ортик ушел не похмелившись, повторяю свои выводы. И снова чувствую, насколько близка разгадка. Итак:
Рахель и Лея беременны от Хозяина.
Хозяин -- не человек.
Хозяин не может защитить Рахель от какой-то угрозы, носящей "львиный" ("кошачий") характер.
Лея забеременела в результате изнасилования, носившего "львинокошачий " характер.
То есть, Лея с одной стороны беременна от Хозяина, а с другой стороны -- от чего-то "львинокошачьего". Значит, "львинокошачесть" -- это свойство самого Хозяина. И раз он не может защитить Рахель от "львинокошачьей" угрозы, то получается, что он парадоксальным образом не может защитить ее от самого себя.
Разгадать это логическое противоречие мог бы помочь Ортик, согласись он рассказать от кого беременна Рахель. Но он слишком запуган, чтобы на это надеяться. Поэтому надо попытаться понять, что сделал Ортик, потеряв контейнер со спермой Линя. А как это понять? Что бы сделал я на его месте? Я бы признался Белле в случившемся. И если бы попросила меня молчать, чтобы она не потеряла наследство, молчал бы. Но Ортик не тот человек, да они и не друзья детства, он, конечно, не смог ей в этом признаться.
Что бы сделал Кинолог? Тут просто -- признался бы Белле во всем и предложил бы сделать совместного ребенка, а наследство Линя поделить. Не для Ортика.
Что сделал бы Гриша? Гриша не стал бы признаваться. Вместо спермы Линя отдал бы свою и никогда бы никому не рассказал. И это Ортик мог бы сделать. Но... В возрасте Ортика у религиозного еврея должна быть куча детей. А у него ни одного. Он был женат, а детей тоже не было, и после этого он уже не женился. Религиозный еврей не может говорить, что не стоит иметь детей, как он говорил мне, потому что есть главная заповедь "плодитесь и размножайтесь". Поэтому, скорее всего, у Ортика какие-то проблемы в репродуктивной сфере. Значит, с большой вероятностью от его спермы Белла не забеременела бы, начались бы проверки и тайна раскрылась.
А вот что Ортик мог сделать... Он ведь был координатором этого безумного проекта, о котором мне мало что известно... они пытались применить новые достижения генной инженерии для получения Машиаха и, по словам Ортика, многого добились, но смерть Линя проект оборвала. Ну вот и сперма.
Если это просто сперма анонимного донора, то откуда у Ортика этот панический ужас от вопроса об отцовстве? Если он все равно уже сказал, что это не Линь. Значит, это была не просто сперма, а некий измененный генетический материал. Неужели смена Белкой имени связана не с какой-то угрозой, а с тем очевидным фактом, что мать Машиаха не может носить собачье имя Белка?!
Спокойно. Надо уметь поверять логику здравым смыслом. Я, конечно, в этом совершенно ничего не понимаю, но из самых общих соображений ясно, что на начальном этапе их исследований, ни о каком Машиахе не могло быть и речи. Но Ортик, как бывший генетик и вообще сдвинутый на этом проекте, мог захотеть (раз уж все равно все пропало) использовать ситуацию хотя бы для опыта. Чтобы получить, например, промежуточный результат и подвести черту под этапом своего генетического проекта, который летом так трагически оборвался.
Логично. И правдоподобно. Но тогда получается, что Белла забеременела не от Хозяина. Но я уже вывел, что Хозяин -- отец ребенка Рахели. Просто как будто Белла и Рахель -- не одна и та же женщина.
Я долго кашляю, поперхнувшись сигаретным дымом. Слишком глубоко вдохнул, когда все понял. Конечно! Хозяин -- не человек. Следовательно, сперма его -- метафизична, не материальна. То есть, неважно чья сперма оплодотворила женщину. Ребенок принадлежит Хозяину по другой причине. Он не начинает акт оплодотворения, но завершает его. Вот так.
Я уверен, что прав во многом, если не во всем. Но из понятого, кроме общего ощущения безысходности и желания с ней бороться, не вытекает конкретных приказов. Мне нужно в Грот. Только там я смогу поставить последнюю точку или последнюю кляксу -- это уже от меня не зависит.
Я завожу мотор и еду на поверку. Синюшное венозное опускающееся небо, тромбы машин по артериям дорог. Посеревший, посиневший город задыхается от сердечной недостаточности.
Лес. Тут дышится легче. Никого. Ветки-корни растущего из Грота дерева гибко шевелятся на влажном ветру, как щупальца. Я ныряю под них, в пасть этого холодного скользкого спрута. Как я хочу, чтобы там оказался хоть кто-то, с кем можно говорить. Но уже понимаю, что не встречу никого, кроме себя. Подсказки кончились.
Холодно. Грязно. Покрывало исчезло. Я не сажусь на мокрую землю, а засовываю руки в карманы, ежусь против воли. Рука натыкается на камень. Гришин сфинкс! Отдергиваю ладонь от его жгучего холода. Я нарочно последние дни носил его с собой. Положил в карман в тот самый вечер, когда бродил вокруг Гришиной мастерской, заглядывал в щели ставен, чтобы убедиться... Убедился... С тех пор сфинкс со мной. Чтобы натыкаться и обжигать руку его древним пламенем.
Бродя вокруг Гришиной мастерской и сжимая сфинкса, я вдруг ощутил, что это такое -- большее и меньшее зло, как они недолюбливают друг друга, поскольку одно стремится к злу абсолютному, а второе -- все-таки к добру. Добро может оставаться добром пока не начинает сопротивляться злу. А когда начинает, превращается в меньшее зло. "Меньшее зло" -- это то, чем становится добро, вынужденное вступать со злом в странные взаимозависимые отношения, чтобы потом сильнее и смертельнее поразить своего главного противника...
Сфинкс все время то греет мою ладонь жарким львиным телом, то холодит прохладным человеческим лбом. Двойственность его словно продолжается в меня. Она органична. Органичная двойственность. Та, которой не бывает в жизни, но без которой и самой жизни не бывает... ДВОЙСТВЕННОСТЬ! ДВОЙСТВЕННОСТЬ ХОЗЯИНА. Я понял!
Как Вселенная -- это хаос и структура, как человек -- зверь и Бог, так и мой Город, поворачивающийся то к луне, то к солнцу, причащается то светом, то тьмой.
Сначала Лея беременеет во тьме, от львиной сущности, и Хозяин пытается уравновесить это беременностью Беллы, которую переименовывает в Рахель. Два разъединенных продолжения Хозяина растут и готовятся бороться друг с другом за Город. И дряхлеющий, умирающий Хозяин не сможет остановить распрю, не удержит равновесия, не сохранит баланс.