-- Догоняешь! -- уважительно сказал Ортик.-- Обычно на этой стадии еще не догоняют. За твою сообразительность!
Вино закончилось, и тут явились три сияющие гурии. Две улыбались на тридцать два зуба, а одна на шестнадцать, но с верхней десной. Она-то и несла поднос с зажаренной бараньей лопаткой -- фирменным блюдом заведения. Мясо дымилось, благоухало, глядя на него становилось совершенно ясно, что именно так надо жарить бараньи лопатки. Следующая девица принесла остроконечный глиняный сосуд с окошками, из которых тоже шел неописуемо аппетитный запах серьезного мясного блюда. Ортик внимательно, даже как-то благоговейно пронаблюдал почти хирургическую операцию по отделению мяса от лопатки и удовлетворенно улыбнулся на многообещающую улыбку гурии. Благосклонно кивнул на вопросительный взгляд второй официантки, как раз поднявшей конус глиняной крышки и открывшей для обозрения и обоняния кускус с мясом, полный таких тонких и правильных цветовых переходов, что хотелось поинтересоваться чьей кисти принадлежит этот шедевр, носящий гордое название "кускус Атласных гор". Третья волоокая блондинка уже поигрывала новой бутылкой вина, покручивала ее в руках, как бы приглашая оценить достаточно ли хороший выбор она сделала для столь изысканных блюд.
Ортик не удержался, сделал почему-то кистью руки такой характерный восточный жест, каким обычно приветствуют друг-друга на расстоянии таксисты и рыночные торговцы, изумился этому, а потом уже просто загреб рукой воздух и окаменел, подавляя инстинктивное желание не поддаться чарам гурии и не дать ей унести наполовину полное блюдо с так понравившимися ему мясными "сигаретами".
-- Этот белок,-- сообщил Ортик,-- мы читать не будем. Этот белок мы будем есть.
-- А что же мы тогда будем читать? -- поинтересовался Линь.-- Не Сорокина же.
-- Коэнов мы будем читать, Коэнов. И не белки, а ДНК. Белок -- это промежуточная субстанция между двумя информационными системами. Божественным ивритом и человеческим геномом.
-- Геенномом? -- мрачно пошутил Линь, у которого с утра это была уже третья деловая встреча с застольем.-- Ну давай, за геенном внутри нас!
-- Кстати, а зачем ты пригласил меня сюда? -- спросил Ортик неожиданно и подозрительно.
Линь рассмеялся:
-- Не знаю, как объяснить. Из суеверия... нет, чтобы отдать долг... В общем... короче, когда мы встретились, ты упомянул, что прямо перед этим получил какое-то крутое благословение. Потом ты сказал, что его должно хватить на исполнение хотя бы одного, главного желания для всех нас. Я сразу не обратил внимания, но у меня хорошая память. И мое двадцатилетней крепости желание тут же исполнилось. Процентов на сто двадцать.
-- Рав Кадури! -- обрадовался Ортик.
-- Неважно. Теперь ты мне скажи, какое у тебя главное в жизни желание?
-- Так а я о чем тебе рассказываю? Прочитать запись на У-хромосоме Коэнов.
-- Ага,-- сказал Линь.-- Главное, что оно у тебя есть. Главное, что оно конкретное. Мы сначала выпьем, или ты сначала объяснишь?
Ортик поспешно схватил бутылку:
-- А мы параллельно. Лехаим! Так вот, что такое У-хромосома помнишь?
-- Ну, смутно,-- слегка ошарашено ответил Линь заглядывающим ему в душу пронзительным Ортикиным глазам.-- Мужская хромосома, пол ребенка определяет. Так?
-- Так. Пять баллов. То есть, ты понимаешь, что это единственный генетический материал, который в неизменном виде передается от отца к сыну из поколения в поколение. То есть, у тебя твоя У-хромосома копия той, что была у твоего предка по мужской линии много тысяч лет назад.
-- Или той, что была у его соседа.
-- Верно мыслишь. Но если к школьной программе мы прибавим знание Торы, то обнаружим, что только для Коэнов существовали особые законы. На первый взгляд совершенно нелепые. А на второй -- нацеленные именно на защиту и сохранение коэновской У-хромосомы. Поэтому у меня, скажем, она такая же, как у Аарона.
-- Аарона?
-- Брата Моше. Моисея. Который вывел.
-- Ага. Красное море. Египет, рабы. Сорок лет. Понял. То есть, ты считаешь, что на У-хромосоме Коэнов отправлено послание человечеству, так? Такое послание, которое должно дойти до потомков не раньше, чем будет достигнут определенный уровень развития?
Ортик просиял:
-- Совсем тепло! Только не просто -- определенный уровень развития. А непосредственно перед тем, как человек постигнет тайны генной инженерии и у него возникнет соблазн уподобиться Творцу.
-- Ты ешь, а то остывает,-- сочувственно посоветовал Линь.
-- Ага, спасибо. И ты ешь. Так вот, это уже конец человеческой истории. А в конце всего кто к нам должен прийти?
-- Дед Мороз?
Ортик заржал:
-- С бородой из ваты! Так вот, это не случайное совпадение. Мы все ждем, что придет Машиах. Мессия. А на самом деле он не придет. Мы должны будем его создать. Ну, понял?
-- Конечно понял. А что тут понимать? "Мы не должны ждать милости от природы". То есть, на твоей У-хромосоме записана инструкция по созданию Мессии. Так?
Ортик кивнул. Просиял. И погрустнел. Он не знал о чем дальше говорить. Как-то разговор получился слишком конспективный, тезисный. Линь был слишком сообразительный. А может быть, ему рассказала обо всем Белла, хотя вряд ли. Можно было уже и расходиться, хотя сладкого еще не подали. И по-прежнему оставалось непонятным -- зачем его кормили таким ужином в таком месте.
Линь достал навороченный мобильник, начал что-то выводить на экран, потом махнул рукой:
-- Нет, это не вилла на Канарах. Мы пойдем другим путем,-- он раскрыл чековую книжку.-- Итак, еще раз. Формулируем твое главное желание.
Ортик максимально сконцентрировался. Только сейчас, после упоминания рава Кадури и появления чековой книжки, он понял, что происходит нечто судьбоносное. Понял, но поверить еще не мог. Но ощущение, что нужно быть крайне аккуратным и четким, в нем возникло:
-- Значит. Я хочу расшифровать. Последовательность нуклеотидов. В ДНК У-хромосомы Коэнов...
Линь слушал речь с подчеркнутым вниманием, как грузин -- грузина во время застолья. На самом деле он отключился -- все было и так ясно. Это "грузинское" выражение лица он выработал еще в студенчестве, для лекторов. Оно позволяло уплотнять время. Выклевывать скудные познания из словесной шелухи и обдумывать как повернуть в свою пользу очередной расклад.
Линь думал о Грише. Со вчерашнего дня он не мог о нем не думать. Не в связи с Беллой, хотя что в этой стране было не в связи с ней, но здесь Линя бесило другое. Снова, как в детстве, его сумели использовать. Расслабился. Не хватило быстроты реакции. Или просто не захотел доводить свои ощущения до логического конца -- жалко было того хорошего настроения. Тогда, в мастерской, Линь подавил достаточно ясное ощущение, что Гриша ведет с ним продуманную игру, где ставка делалась на его специфическую смесь пижонства и щепетильности. И почти уже решил быть великодушным, но как-то не получалось.
Денег было не жалко, Линь даже поначалу обрадовался, считая, что ощущение меценатства перехлестнет все прочие застарелые, забытые, но зачем-то пробудившиеся здесь комплексы. Но не получалось. Наоборот, чем больше он проигрывал какие-то Гришины фразы, жесты, мимику, тем больше у него возникало ощущение, что его держали за какого-то ну, не идиота, конечно, а как бы иностранца, которого нужно убедить в чем-то таком, заведомо ему непонятном, и для этого нужно прибегнуть к серии фраз, телодвижений и дешевых аргументов. То есть, к тому, что в послевкусии оставляло ощущение фальши и лжи. Линь, сам часто пользуясь в деловых переговорах чем-то подобным, тонко улавливал все эти нюансы. В случае с Гришей это было слишком уж неприятно, потому что... потому что. Линь готов был платить, чтобы показать как все нынче изменилось, но не готов был расплачиваться потому, что все они с детства к этому привыкли. И с ситуацией надо было что-то делать. Надо было оставить последний ход за собой. Линь не собирался забирать у Гриши обратно ничего из того, что пообещал дать. Кроме торжества. Этого он Грише не обещал, нет. И сейчас, вдруг, сложилось.