— Что хочешь ты делать дальше, господин? — осторожно спросил Уахенеб. — До Белой Стены нам плыть вверх всего тридцать тысяч локтей, но ведь там скоро узнают…
— Мы не пойдем к городу, а поплывем вниз, в Дельту, на запад, к горе Рогов Земли. Там укроетесь вы все где-нибудь до времени, а я вернусь в город просить милости у Великого Дома — позволения нам быть в береговой страже или на кораблях Зеленого моря: Черной Земле требуется много дерева для построек!
— Я опасаюсь за тебя и за всех нас, господин, — угрюмо проворчал Уахенеб. — По себе я узнал, как твердо сердце Великого Дома и его царедворцев. Плохо надеяться на их милость, и особенно нам, беднякам, на которых все большие люди смотрят как на врагов.
— Напрасно так говоришь, Уахенеб, — нахмурился Баурджед, — я уверен…
Путешественник оборвал разговор, вглядываясь в берег. Неясный шум несся из каменоломен, большая толпа людей бежала к реке, а впереди мчались, путаясь в полах своих длинных рубах, несколько надсмотрщиков и два чиновника, начальствовавшие над работами.
— Погоня за нами! — взволнованно крикнул Баурджед.
Уахенеб покачал головой; глаза его загорелись, он вытянул шею, будто стараясь приблизить голову к берегу. Его товарищи возбужденно вскочили, гребцы подняли весла.
Шум разрастался, гулко раскатываясь по реке. В пыли на берегу мелькали неясные фигуры бегущих, кое-где воины взмахивали копьями и, окруженные со всех сторон, падали.
Кучки дерущихся таяли, и рассыпались, и опять возникали в другом месте.
— Это мятеж, господин! — воскликнул Уахенеб. — Неугасимо горит пламя гнева в согнутых тяжкой работой, не знающих вещей, осужденных свирепо и безвинно… Придавлены они силой, палками и угрозами, но жажда правды и свободы не умирает! Видишь, маленькой причины достаточно, чтобы всколыхнуть толпу. Сюда, к нам, явился ты и освободил нас, смутил надсмотрщиков и воинов, разъярил всех рабочих. И вот, видишь, они тоже хотят освобождения. — Кормчий встал на колени на дно лодки и поднял умоляющий взгляд на Баурджеда. — Господин, ты храбр и справедлив, мы знаем тебя много лет… Там наши товарищи, мы сроднились с ними. Так же, как и они, мы не ждем свободы и счастья от знатных правителей и беспощадных судей. Ты узнал, что в далеком пути рабы оказались такими же людьми, как и мы, храбрыми и сильными, нашими товарищами. Так было и тут для нас, потерявших тебя, беззащитных и осужденных. И мы все просим тебя, господин: поверни лодку, возьми начальство над толпой. Ближе к Белой Стене есть еще каменоломня и рабочие дома. Мы пойдем туда, откроем их, число наше умножится, и придем в город, где мало сейчас войска…
— И что же дальше? — встревоженно спросил Баурджед.
— Весь бедный народ, стонущий под пятой великой пирамиды, пойдет с нами. Мы разгоним воинов, уничтожим чиновников, разобьем дома больших людей… Ты тоже был большим, ведомы тебе пути и склады оружия, и ты можешь управлять военной силой! — Уахенеб замолк, вне себя от волнения.
Другие освобожденные спутники Баурджеда согласно закивали головами, все глаза устремились на путешественника.
Баурджед беспомощно огляделся.
Толпа на берегу все увеличивалась, воины и чиновники исчезли, сотни рук делали призывные жесты лодке, неясные крики становились все громче, и путешественник разобрал имя Уахенеба.
Никогда не думал бывший казначей фараона о возможности мятежа. Подняться против божественной власти казалось ему высшим преступлением. С детства воспринятые им поучения повторяли только одно: что завистливые и неумелые бедняки всегда враждебны богатым и знатным, олицетворяющим добро и правду. «Не пристрастен тот, кто богат, ибо он владыка вещей, не имеющий нужды»[97] — таково было любимое изречение его отца.
В своих скитаниях Баурджед узнал нужду, увидел величие человека в простых людях. Все это пошатнуло первоначальные воззрения знатного царедворца на жизнь. Но мятеж! Встать во главе грязных бедняков и рабов, вести их на столицу, на дворцы, приближенных фараона, может быть, на самого владыку… Нет, это невозможно! Баурджед отстраняюще выставил вперед руку:
— Нет, Уахенеб, я этого не могу сделать. И без того всех нас обвинят в том, что мы дали разъяриться толпе. Надо плыть скорее вниз, укрываться и дальше делать, как я сказал!
Лицо кормчего замкнулось и сделалось непроглядно суровым.
— Тогда, господин, верни меня на берег. Я не верю в милость Великого Дома и не могу оставить тех, кто долгое время делил со мной и труд, и голод, и побои. Я пойду с ними… А вы? — властно обернулся Уахенеб к остальным товарищам.
— Мы с тобой! — без раздумья ответили четырнадцать человек; только трое отделились и умоляюще взглянули на Баурджеда.
— Ты погибнешь, Уахенеб! — вскричал изумленный и возмущенный Баурджед.
— И ты, господин, тоже, — спокойно, с оттенком печали отозвался кормчий. — Прощай! Ты был хорош для нас и мог бы сделаться хорошим для всей Черной Земли… Прикажи править к берегу, господин!
Плотная толпа сгрудилась вокруг выскочивших на пристань бывших спутников Баурджеда, приветствуя их восторженным воплем.
Уахенеб пристально посмотрел прямо в лицо своего начальника, и в глазах старого кормчего Баурджед прочитал последний вопрос, мольбу и тоскливую тревогу.
— Они пойдут за мной, — тихо сказал Уахенеб, — и я знаю, где правда, но не знаю путей… Как прийти к другой, хорошей жизни, куда нанести удары?
— И я не знаю, — так же тихо ответил Баурджед, — и не верю, чтобы это могло быть…
— А я верю. Мы можем погибнуть, но погибнем все вместе. И товарищи простят мне мое незнание, если до конца я буду с ними… — Кормчий замолк и вдруг встрепенулся, словно вспомнив что-то. — Где хранится оружие для новых воинов в городе? Скажи мне это, господин, и мы всегда будем хорошо вспоминать тебя…
— В большой кладовой около сокровищницы бога, рядом с улицей Кузнецов, — без колебания ответил Баурджед. — Ты узнаешь этот дом по красной и белой полосе вверху стен, под крышей…
Уахенеб поклонился начальнику.
Баурджед вздохнул и знаком велел гребцам оттолкнуть лодку.
Внезапно четыре гребца — все товарищи по плаванию в Страну Духов — выпрыгнули на пристань.
Баурджед сделал вид, что ничего не заметил. Весла схватили трое из оставшихся. Лодка отчалила.
Мятежники, окружившие Уахенеба и внимательно слушавшие его, не обратили внимания на отъезжавших. Чувствуя себя усталым, Баурджед опустился на кормовое сиденье. И опять, как тогда, давно-давно, при разговоре с Уахенебом о повелении фараона идти в Страну Духов, тоскливое недовольство собой и стыд овладели Баурджедом. Словно опять его кормчий оказался в чем-то выше его, более мужественным и более правым.
— Достойный Мен-Кау-Тот, помнишь, как ты мудро остерегал нашего гостя?
— Говори дальше! — воскликнул старый жрец. — Скажи все, что узнал ты в Белой Стене.
— Баурджед освободил сосланных в каменоломни, разъярил толпу. Мятежники дошли до города, захватили его окраины. Во главе были спутники Баурджеда, которым он повелел начальствовать бунтовщиками. Они захватили оружие, но победа их длилась недолго. Мятежники разбрелись, а воины фараона, стража храмов и молодые джаму[98] соединили свою силу, истребив всех порознь. Сам Баурджед скрылся в Дельте, но почему-то вздумал вернуться. Мятежник из Дельты в руке бога[99], и теперь он исчез без следа и слова.
— Проходит жизнь мятежника на земле, не продлится она, — мрачно пробормотал старый жрец, — бьет бог грехи его кровью его![100] Не ожидал я, что Баурджед окажется зачинщиком мятежа… Впрочем, он отдал нам все, что имел, исполнил свое назначение и более не нужен. В великой тайне будем мы хранить все записанное. Будет открыто оно только тому властителю, которого найдем и направим по нашим путям.
— Истинно так, мудрый Мен-Кау-Тот. Да не воспользуются знанием служители Ра и Пта, не будет и простой народ пленяться рассказами о свободной жизни! Все будет сокрыто в наших подземельях!