А теперь вернемся в Кисловодск 1837 года. Безлесные зеленые горы над долиной. Вершина одной из них — монолитная серая глыба с узенькой площадкой впереди. Подымемся сюда. Прекрасный вид на окружающие горы и... Эльбрус; он выступает из-за горизонта на треть своей снеговой шапки. Площадка образована гладким песчаником, который, легко разрушаясь, превратился в мелкий песок. Форма площадки — «почти правильный треугольник». И когда мы отмерим шесть шагов от углового камня, где мог стоять обреченный Грушницкий, то место Печорина окажется на естественном порожке, будто специально для этого созданном. Добавим: длина площадки — шестнадцать шагов,
а ширина «в самой середине» — восемь (!).
...Сегодня эта площадка — «Серые камни» — излюбленное место отдыхающих, одна из точек лечебного маршрута — терренкура. На окрестных горах — густой сосняк Верхнего парка, посаженного в 1902 году[34].
Площадка Серых камней. Фото автора.
Выступ, на котором стоит «Грушницкий». Фото автора.
«Finita la commedia!» Рисунок М. А. Врубеля. 1891.
«Тут бы и остаться жить навеки»
Лермонтов-прозаик строит пейзаж точно так же, как Лермонтов-живописец, беря за исходное реальный материал. Однако было бы неверно говорить о лермонтовском пейзаже вообще. Живописные работы «Тифлис» и «Пятигорск» представляются неискушенному зрителю настолько близкими к натуре, что он ищет и... «находит» точку, с которой написаны эти полотна (где-нибудь возле бани «Гогило» или за Елизаветинской галереей). Описание в «Герое нашего времени» кавказских городков заставляло современников говорить о топографической точности лермонтовской прозы.
Бермамытская фантазия на холсте и описание преддуэльного утра в «Княжне Мери» — явления совершенно иного плана. Почему? Пейзаж конкретного города обязывает художника к точности, ибо город этот должен быть узнаваем. Кроме того, для Лермонтова-писателя модные курорты — воплощение заурядности, реальные декорации, среди которых разыгрываются сцены из быта скучного «водяного общества». Здесь все общеизвестно и регламентировано: число стаканов минеральной воды поутру, истовое «потение» в горячих целительных ваннах, завтраки и балы в доме, именуемом то трактиром, то благородным собранием...
Иное дело — горы! Неприступные, величественные, таинственные. Горы, где люди вольны, а легенды необычайны. Горы — желанная обитель («тут бы и остаться жить навеки»). Горы, повелевающие отрешиться от приземленности быта и зовущие воспарить поэтической мечтой над их чистыми вершинами.
Горы вдохновляют художника. Художник творит новый мир.
Так появляется Фантазия на темы Бермамыта.
Опостылевшая обыденность естественно вписывается в реальный архитектурный пейзаж Пятигорска и Кисловодска. Дуэль — выдающееся событие в жизни выдающегося героя («это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения в полном их развитии»). И Лермонтов уводит своего героя в горы. Только там можно найти достойный пьедестал для кульминационной сцены романа. А если в натуре такого пьедестала нет,— ну что ж, он будет создан. Создан так же, как и образ самого героя.
Так родилась дуэльная скала[35].
ТРИ ЛЕРМОНТОВСКИХ СОКРАЩЕНИЯ
Разумеется, Кавказ, возникающий на страницах «Героя нашего времени»,— это художественное преображение действительности. Разумеется, перед нами обобщенные образы, типические характеры. Но доподлинно жизненная первооснова была настолько ощутима, что еще В. Г. Белинский отмечал «непостижимую верность, с какою обрисованы у г. Лермонтова даже малейшие подробности».
Здесь хотелось бы остановиться на сокращениях в тексте романа. Сегодня мы попросту перескакивали через них. А между тем расшифровка их органично связана с биографией самого писателя, с предысторией его вершинного произведения.
«Те, которые были в 1837 году в Пятигорске, вероятно, давно узнали и княжну Мери, и Грушницкого, и особенно доктора Вернера»,— считал современник[36]. Зная, что доктор «списан» с Николая Васильевича Мейера, служившего при штабе Кавказской линии, догадывались без труда, что во фразе «Я встретил Вернера в С... среди многочисленного и шумного круга молодежи»,— имелся в виду Ставрополь.
О владикавказском «полковнике Н...», эпизодическом персонаже, из романа известно лишь, что Печорин ужинал и ночевал в его доме, а утром радушный хозяин, доведя героя до гостиницы, «простился с ним и поворотил в крепость». И тем не менее кавказцы уверяли, что здесь подразумевался Петр Петрович Нестеров, житель Владикавказа и командир шестого линейного батальона: «Замечательно симпатичная и образованная личность; веселая натура его, доброта и обходительность привлекали к нему положительно всех»[37].
35
Через пять лет после публикации этого очерка вышла в свет «Лермонтовская энциклопедия» (1981), где на с. 166 читаем: «Картина «Кавказский вид с Эльбрусом», которая с 1890 года приписывалась Лермонтову, ему не принадлежит: экспертизой рентгенологического кабинета Эрмитажа установлено, что она написана во второй половине 19 века».
Так ли это? К сожалению, ни до, ни после в печати не появлялось достаточно подробной аргументации. А ведь опровергается мнение, устоявшееся в течение века! В таких случаях, чтобы избежать ошибки, принято проводить техническую и искусствоведческую экспертизу разными и независимыми друг от друга специалистами одновременно.
Мне представляется, что информацию «Лермонтовской энциклопедии» надо воспринимать лишь как рабочую гипотезу.
Но даже если гипотеза и будет подтверждена, изменятся ли выводы настоящего очерка? Отнюдь! То, что Лермонтов использовал для своих холстов предварительные эскизы «на скорую руку», общеизвестно; один из подготовительных рисунков к «Виду Пятигорска», например, сохранился в Стокгольме. Вот почему исследование натуры Кавминовод как исходного, заключение о собирательном характере пейзажа в лермонтовской прозе — все это остается вполне правомерным.
37
Дондуков-Корсаков А. М. Мои воспоминания//Старина и новизна.— 1902.— Кн. 5.— С. 202. См. также: Висковатый П. А. Михаил Юрьевич Лермонтов.— М., 1891.— С. 365 (далее: Висковатый).