По-новому смотрим мы теперь на две кавказские акварели. Здесь знакомые поэта, друзья, однополчане... Вот в таком действующем отряде познакомились Печорин и Грушницкий. В эти края, к закубанским абрекам, ускакал на лихом Карагёзе брат Бэлы — юный Азамат. Здесь, на правом фланге, «превежливо раскланиваясь, когда пуля прожужжит близко», разъезжает удалец Казбич в красном бешмете... Мир лермонтовских героев, судьба самого поэта... Он рвался в отставку, чтобы всецело посвятить себя литературе,— отставки не давали. Что ожидало его на Кавказе? «<...> дабы поручик Лермонтов непременно состоял налицо во фронте и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку»,— строжайше предписывал Николай I[273]. Значит, вот так же, как и эти офицеры-тенгинцы на акварелях Мейера, должен был Лермонтов ездить на рубку леса во главе пехотной роты, ожидать шальной пули из чащи леса, вести солдат в штыковую атаку или прикрывать полевые орудия, выдвинутые в цепь. При этом из представлений к награде его бы вычеркивали «высочайшей» рукой так же, как вычеркнули из валерикского...
Прототипы героев Льва Толстого
Несколько неожиданной оказывается связь двух работ 1843 года с кавказским периодом жизни и творчества Л. Н. Толстого: ведь приедет он сюда лишь восемь лет спустя! В чем же эта связь?
Прежде всего в типичности изображенного на акварелях. (У музейщиков бытует даже формула: «типологический материал».)
«Наш дивизион боевых орудий стоял на скате крутого горного хребта, оканчивающегося быстрой горной речкой <...>, и должен был обстреливать расстилавшуюся впереди равнину <...> Направо и налево, по полугоре <...> белели палатки»,— картина эта из рассказа «Разжалованный» удивительно перекликается с видом лагеря на Урупе. А вот еще отрывок, из «Набега»; так и кажется, что описывает он события с акварели «Сражение»: «Артиллерийские ездовые с громким криком рысью пускали лошадей в воду. Орудия и зеленые ящики, через которые изредка хлестала вода, звенели о каменное дно; но добрые черноморки дружно натягивали уносы, пенили воду и с мокрым хвостом и гривой выбирались на другой берег <...>. Генерал вдруг выразил на своем лице какую-то задумчивость и серьезность, повернул лошадь и с конницей рысью поехал по широкой, окруженной лесом поляне <...> Полковник Хасанов подскакивает к генералу и на всем марш-марше круто останавливает лошадь.
— Ваше превосходительство!— говорит он, приставляя руку к папахе,— прикажите пустить кавалерию <...>
— С богом, Иван Михайлович!— говорит генерал».
Орудия 20-й бригады были отлиты еще в 1806—1812 годах[274]. Таким образом, на рисунках Мейера изображены полевые пушки и единороги эпохи наполеоновских войн — они же были на Кавказе во времена Пушкина, Лермонтова и останутся на вооружении при Толстом. Более того, архивы совершенно определенно указывают, что в урупской колонне в 1843 году была Горная № 3 батарея. Впоследствии, несколько раз переменив свой номер, она станет именоваться Легкой № 5 и примет участие в боях вместе с батареей № 4, где служит молодой фейерверкер (унтер-офицер) Толстой.
Командовать батареей в толстовское время будет подполковник Мамацев, которому посвящены следующие строки в автографе лермонтовского «Валерика»:
Под началом Мамацева при орудиях пятой батареи будет служить близкий приятель Толстого — прапорщик Н. И. Буемский, прототип Аланина в «Набеге» («очень хорошенький и молоденький юноша <...> в высокой белой папахе») и отчасти Пети Ростова в «Войне и мире».
Но — все это в толстовское время. А в 1843-м? Воевали ли на Урупе будущие сослуживцы великого писателя?
Удалось выяснить и это.
273
Мануйлов В. А. Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова.— М.; Л., 1964.—С. 155 (30 июня 1841).
274
См.: Янжул М. А. 80 лет боевой и мирной жизни 20-й артиллерийской бригады.— Тифлис, 1886.— Т. 2.— С. 136.