Когда Глаголин собрался уходить, Анастасия Логовна предложила ему наведываться в их дом запросто. Он поблагодарил ее и вскинул вопрошающие глаза на Наташу.
Та ответила с улыбкой:
— Конечно, конечно, мы все будем вам очень рады… — И чтобы приглашение обрело силу конкретности, добавила: — Ждем вас в воскресенье вечером.
— Еще раз спасибо, — прочувствованно сказал Глаголин. Наташа не только пробудила в нем живое любопытство, но и вызвала желание поближе узнать ее.
Наташа тряхнула головой.
— Спасибо «да» или спасибо «нет»?
— Загляну. Непременно.
Поднялся и Борис. Но Серафим Гаврилович придержал его за руку.
— Посиди еще маленько, есть о чем поговорить. — И показал глазами на Юрия.
ГЛАВА 7
В густом потоке служащих, которые хлынули из заводоуправления, закончив рабочий день, они оказались рядом. В одно мгновение взглянули друг на друга, словно между ними была телепатическая связь. Поздоровались. Пошли молча, испытывая неловкость от того, что не знали, о чем говорить.
Она вздрогнула, когда он взял ее за руку. Рука была холодная, чужая. Пошли медленно, чтобы пропустить людей, отстать от них.
— Давно мы не виделись, — сказал он, не зная, с чего начать.
— Давно, — безразлично отозвалась она, совладав с мигом растерянности.
— Я часто проезжаю по твоей улице.
— Мне как-то говорила тетя Варя…
— Ты не жалеешь?
— О чем?
— Что так получилось.
— Я предпочла бы, чтоб все продолжалось по-старому. Чтоб не было стены между нами.
У него напряглись скулы.
— Дина, неужели все настолько серьезно?..
— Гораздо серьезнее, чем мне казалось вначале…
— И это, как я понял, началось давно…
— Не знаю, — уклонилась она от ответа.
— Но ведь между вами ничего не было, я уверен.
— Не было…
— Тогда почему такой крутой разрыв? Почему ты отвергла все мои попытки увидеться?
Она молчала. То ли думала, что сказать, то ли ожидала, когда обгонит их человек, идущий сзади. Человек обогнал, а она все молчала.
— Почему? — переспросил он с грубоватой прямотой.
— А тебе не ясно?
— Ты его любишь?
— Да…
Все опустилось в нем, ноги были готовы отняться, по спине прошел колючий озноб, но голос его прозвучал все так же спокойно:
— И ты не борешься с этим?
— Пытаюсь.
— Дина, ты человек трезвого ума, и сознание невозможности… — Он замолк, увидев, как запылало вдруг ее лицо.
— Трезвого — не значит рационалистического…
— Выбрось из головы… Ну попробуй…
— Из сердца не выбросишь…
— Все это тебе ни к чему.
— Даже во вред…
— А меня ты любила? — Он вдруг ревниво и требовательно повернул ее к себе.
Она смятенно вздохнула. Сглотнула жесткий комок, сдавивший горло. Перед ней стоял человек, все еще не совсем чужой, все еще не совсем безразличный, стоял и ждал ответа. Что сказать ему? У них много было светлого, теплого, что не уйдет из памяти бесследно, что останется с ней навсегда. Но чувство это не было любовью в том высоком смысле, который открылся ей позже.
И как ни хотелось добавлять боли, она, потупясь, проговорила:
— Казалось, что да…
— А когда перестало казаться?
— В тот самый последний день.
Пошли молча. И сразу стало немыслимо тихо. Только было слышно, как поскрипывает пыль под ногами да попискивают в голых ветвях воробьи.
— Я вела себя очень глупо тогда на совещании?
— Во всяком случае, странно.
— Слишком неожиданным было это известие…
— Ты сразу ушла… — Он замолчал в расчете, что она добавит что-то очень важное для него, очень нужное. Но этого не произошло.
— А как могло быть иначе? — спросила она. — Ты что, рассчитывал на разговор? Что я могла сказать в тот момент? А ты?
— Не знаю. Наверное, под влиянием порыва что-нибудь нехорошее.
— Вот видишь… От этого я и сбежала.
— Только?
— Нет. Больше от посторонних глаз, от самое себя.