— Ну зачем так? — укорила его Наташа. — Я пришла к вам с самыми мирными намерениями. Я ведь понимаю, что вы — жертва проекта.
— Тогда другое дело. Людям с оливковой ветвью я всегда рад. — Зимородов занес руку над кнопкой звонка. — Что будем пить — чай или кофе?
— Что хотите, но только потом. А сейчас… Мне хочется разобраться в технической стороне одного мучающего меня вопроса и выработать совместную тактику для дальнейших действий. Что можно сделать, чтобы первый корпус стал таким, как второй?
— Таким он никогда не будет, — с безнадежностью в голосе ответствовал Зимородов. — Он еще во чреве матери своей, в проектном институте, обречен на уродство, а уродов, как вы знаете, дорогой товарищ врач, не лечат. Их терпят.
— Пусть нельзя этого урода вылечить, но можно подлечить, — возразила Наташа.
— Силенок у нас с вами не хватит.
— И все же подскажите, как может решаться такая задача технически.
Не любит Зимородов тратить время попусту и не стал бы его тратить на другого санврача. Но к Рудаевой у него особая симпатия. До нее санитарные врачи шли по наиболее легкому пути — объектом своих нападок выбирали заводских работников. Она же взяла более точный прицел — добралась до проектировщиков. Однако по этой мишени стрельба теперь бесполезна. И хотя Зимородов убежден, что Рудаева ничем не сможет помочь, он все же выкладывает свои соображения.
— Ни мокрой газоочистки, ни стометровой трубы, которая, кстати, была предусмотрена санинспекцией, нам уже не поставить. Это должно быть вам ясно, Наталья Серафимовна.
— К сожалению.
Зимородов кивнул.
— А вот паллиативное решение возможно. Нарастить железные двадцатиметровые трубы хотя бы до пятидесяти метров, чтобы дым пошел поверх здания. Так мы от него хоть в спекательном корпусе избавились бы.
— И за чем остановка?
— За многим, Наталья Серафимовна. Очень за многим, — уныло протянул Зимородов. — Прежде всего попробуйте уговорить строителей. По существу от них требуется подвиг. Представляете себе условия монтажа? Шесть труб рядом. Пять из них дымят, да как! К тому же дым ядовитый, угарный. А температура! Но, предположим, уговорили. Какой санврач даст разрешение на производство работ в таких тяжелых и, главное, опасных условиях? Вот вы. Дадите?
— Дам, — немного подумав, ответила Наташа.
— Это вы по молодости. По неопытности. Вы еще смертей не видели и не знаете, что такое чувство вины перед погибшим, перед его семьей. Ладно, разрешили, уговорили строителей. Два этапа прошло. А дальше что? Нужны средства. Их нет. И откуда брать — неизвестно. Но самое главное — нужно желание. У Збандута оно было, у Гребенщикова его нет.
— Вы говорили с ним?
— Не только говорил. Писал неоднократно. Все без толку. Для него превыше всего показатели. И, надо признать, он умеет выжимать их, умеет делать план. А реконструкция ему ни к чему. Она показателей не улучшит.
— Боря, помоги! — без всяких предисловий сказала Наташа, войдя в кабинет к брату. — Я ведь ни разу к тебе не обращалась. А тут — вот так, — Наташа поднесла к горлу руку.
— Сосватать за Глаголина? — без улыбки спросил Борис.
— Это я как-нибудь сама сумею, — так же серьезно ответила Наташа. — У меня более важное дело.
— Что, план по штрафам не выполнила? Помогу. — Борис вытащил из кармана десятку, купеческим жестом бросил на стол.
Наташа решила наказать брата за неуместную шутку. Разыскала в сумочке две пятерки, положила перед ним.
— Успокойся и забудь наконец. Нельзя быть таким злопамятным.
— Спасибо за размен. — Борис взял две пятерки, подвинул ближе к Наташе десятку. — Перехожу на прием.
Наташа рассказала брату о письмах рабочих, о своем походе на аглофабрику, о малообнадеживающей беседе с Зимородовым и закончила просьбой проехать с ней на аглофабрику.
— А что я там не видел? — вяло отозвался Борис — Я и так ее хорошо представляю.
— Боря, я вот о чем хочу с тобой… — голос Наташи почему-то зазвучал устало. — Нужно подключить Гребенщикова к делам о реконструкции. Но явиться к нему и вести дилетантские разговоры мне не хочется. Вернее, не могу я. Неловко. Я должна хотя бы надоумить, что и как надо делать.
— Скажите пожалуйста… — Борис с притворным негодованием уставился на сестру. — Гребенщикова она, видите ли, хочет надоумить, а меня со Збандутом сразу хлоп в лоб. Почему такая дифференциация, такая дискриминация?
Наташа молитвенно сложила руки.