К мысли, что Володя станет ее мужем, Наташа привыкла раньше, чем у них сложились какие-то отношения. Ей было приятно думать, что она будет заботиться о нем, беспомощном, как ребенок, в практической жизни. Следить, чтобы он вовремя поел, отдохнул, сменил рубашку. В нем много неожиданностей, но в основном он очень покладистый и ровный, а ей так хотелось тихой, спокойной, уравновешенной семьи, семьи, где один главенствует в своей сфере, а другой — в своей.
Углубленный взгляд Наташи вынудил Глаголина прервать свои рассуждения.
— Наталочка, я тебя заговорил, прости, моя хорошая. Ты думала сейчас о чем-то другом. Не так ли? О чем?
— Хочешь послушать? — с какой-то особой, упрямой решимостью произнесла Наташа. — Мне кажется, что я знаю тебя давным-давно и много лучше, чем ты сам себя знаешь. Знаю, что происходит в тебе, знаю, какую часть души ты прячешь. Ты мне всегда был нужен. Я ждала тебя, человека, которому поверю и полюблю.
Преподнеся этот монолог, Наташа открыто посмотрела в глаза Глаголина и, пожалуй, впервые по-настоящему ощутила, что они будут счастливы, если соединят свои жизни.
— Талочка!.. — только и смог произнести Глаголин. Он не был силен в излиянии своих чувств, их выдавали только глаза и покоряющая теплота.
— Ну, так как ты смотришь на мои планы? — спросил он, чтобы снять с себя нервное напряжение.
— Мне трудно что-либо советовать.
— Хорошо, давай обдумаем сообща. Отбросим все побочные соображения, разберем самое главное. Я должен закончить свою работу?
— Конечно. Не бросать же ее на полпути.
— Я тоже так думаю. Сделано очень много, но много еще осталось. А продолжить и завершить ее здесь некому.
— Однако пришло время подумать по-настоящему и о себе, — возразила Наташа, исповедуя старую предостерегающую от медлительности истину: «Что откладываешь надолго — откладываешь навсегда». — Разве тебе не надоело бесправное положение бедного родственника?
Глаголин долго стоял ссутулившись, глядя в никуда и в ничто. Потом сказал, резко распрямив плечи:
— Беден тот, кто берет. Я пока даю.
ГЛАВА 22
На заседание технического совета Гребенщиков явился ровно в восемнадцать ноль-ноль. Требующий точности от других, он и сам был всегда и во всем точен. Оглядел собравшихся и удивился. Зал полон. И сколько в нем ненавистных лиц! Старший Рудаев, Сенин… Ни тот, ни другой непрерывной разливки в глаза не видели. Как они могут об этом судить? А начальник слябинга? Уходит, уходит и никак не уйдет. Значит, не просто найти подходящее место. И все начальники цехов как один. Что их сюда привело? Может ли, допустим, всерьез беспокоить копровика, в обязанности которого входит бить, ломать и пакетировать металлолом, какая будет выбрана установка непрерывной разливки: вертикальная или радиальная? Не обошлось и без Лагутиной. Но, возможно, она тут по другому поводу. Хочешь не хочешь — этот этап в жизни завода придется ей осветить. А Глаголину что нужно? Сидел бы и делал свое: считал. Рядом с ним… Ба! Так это же Рудаева. Вот ей тут совсем делать нечего.
У Гребенщикова два варианта доклада. Один — укороченный, формальный, на тот случай, если бы людей собралось мало, другой — полный, обстоятельный, с использованием всех имеющихся в его распоряжении материалов. Он выбирает второй вариант. К тому подстегивает и присутствие профессора Межовского. По милости Збандута он тоже член технического совета, и его мнение может оказать влияние на других.
Говорит Гребенщиков, как всегда, не очень внятно, но слушают его с интересом. У него быстрый, живой ум, он обладает хорошей памятью, и мозг его хранит столько информации, что можно диву даваться. Недаром на заводе в шутку говорят, что вычислительное устройство в виде головы Гребенщикова может заменить лишь счетно-решающая машина.
В его выступлении много лишнего. Для вящего эффекта он сообщает, где, в какой стране, в каком городе находится завод, каковы мощности его печей или конверторов, рассказывает об особенностях их конструкции, о сортаменте выплавляемой стали, но аудитория заворожена и не выказывает признаков нетерпения. Производит впечатление и то, как выговаривает Гребенщиков иностранные, слова и названия: «Шталь унд айзен» звучит у него как у истого немца, «Бетлехем стил компани» — как у англичанина. А французские заводы! Идеальный прононс! Да, есть в Гребенщикове нечто такое, что вызывает восхищение. Это относится и к смелости его суждений. Со всей беспощадностью обрушивается он на рутину, тормозящую внедрение изобретений, на рутинеров, находящихся в плену отживших представлений, на перестраховщиков, не желающих рисковать. Оказывается, даже юмор присущ ему. Мимоходом, но кстати рассказал о горе-изобретателях, которые с наступлением теплой погоды — зиму они избегают — валом валят в Москву, в Комитет по делам изобретений, предлагая свои «шедевры» в диапазоне от вошебойного гребешка до перпетуум-мобиле, о том, какие трудности, моральные и финансовые, преодолевает комитет, возвращая новоявленных гениев восвояси. Заканчивает Гребенщиков свое выступление убедительным доводом: большинство промышленных фирм Западной Европы выбрало из двух способов разливки радиальную, а это доказывает, что она наиболее эффективна и экономична — фирмы умеют считать денежки. И в заключение — панегирик в адрес уралмашевцев, создавших свою установку.