Потом появился Борис Рудаев. Беззлобно ругнулся и занялся выяснением причины перегрева. Постоял на продувке, заставил Юрия несколько раз замерить температуру стали и выяснил, что врет термопара — занижает показатели. Это и подвело Сенина. Вызвал дежурного по контрольно-измерительным приборам, предупредил, что если повторится подобное, все убытки будут отнесены на счет теплобюро.
Юрий знал по рассказам отца, какие головомойки устраивал Гребенщиков людям по поводу каждой неполадки, и невольно подумал, что руководители стали бережнее относиться к подчиненным. Поделился своим выводом с Сениным. Тот скривил губы в пренебрежительной улыбке.
— Не обобщай. Всяк молодец на свой образец. Походи по мартеновскому цеху — такие раздолбай услышишь, что волосы дыбом встанут.
В этот же день Юрий убедился, насколько Сенин был прав. Незадолго до конца смены в цех влетел отец. Красный, вспотевший и злой, как дьявол. Обошел вокруг конвертора, приглядываясь острым, натренированным глазом ко всему, что происходило вокруг, постоял, сняв кепку, в воздушной струе против вентилятора и поднялся в помещение пульта управления к Сенину.
Воспользовавшись паузой в работе, Юрий метнулся вслед за отцом.
— Когда Гребенщиков облаивает, приходится терпеть — в возрасте человек и не дурак, хоть и стерва. Но выслушивать всякую ахинею от пацанов безусых… — давясь от обиды, жаловался Серафим Гаврилович. — Да пошли бы они… Больше ноги моей там не будет! Ишь как дело повернул! Меж рабочих овечкой стриженой ходит, а втихаря своих клевретов на них науськивает. Им зальет сало за шкуру, а они нам переливают. Сюда перехожу, здесь буду работать, к Юрке в напарники пойду!
Юрий выскользнул из дистрибуторской. Перспектива работать с отцом в одной смене, а возможно, и в одной бригаде его нисколько не прельщала. Будет вязаться по мелочам, поучать, наставлять. Но, похоже, придется смириться. Если отец вобьет что себе в голову, клином не вышибешь.
Кто-кто, а Сенин понимал, с какими трудностями столкнется Серафим Гаврилович при освоении новой профессии. Выплавка конверторной стали сильно отличается от мартеновской, фактически нужно все постигать сначала. И темп такой, что не всякому под силу.
Он без обиняков сказал об этом Серафиму Гавриловичу.
— Ничего, выдюжу как-нибудь, — с решительной интонацией ответил тот. — В девятисоттонной посудине варил, а в этом чайнике… — Прищурил один глаз, потом другой. — С твоей помощью, конечно. Было время — тебя мартеновцем делал, теперь ты меня поучишь.
Не потеряв еще надежды образумить Серафима Гавриловича, Сенин попытался зайти с другого конца — воздействовать на самолюбие.
— А как насчет славы рудаевской фамилии? — спросил он. — Погаснет?
— Не погаснет, а расцветет! — вскинулся Серафим Гаврилович. — Перерывчик, ясное дело, кой-какой образуется, покамест раскачаюсь. Самый езжалый конь — и тот к новой упряжке не сразу привыкает. А как наберу обороты — знай наших. И Юрка к тому времени вызреет. — Подошел к Сенину близко-близко, уставился на него расширенными глазами. — Ты не противься, Женя. Пойми, Юрий под моим присмотром будет. Да и я не с нуля начинаю. Кое-что есть в запасе. Ну, навыки и всякое такое…
Серафим Гаврилович показался Сенину по-стариковски чудаковатым, но отговаривать его было бесполезно. Что бы там он ни говорил, какие мотивы своего перехода в конверторный цех ни выставлял, а основной причиной, которая толкнула его на этот шаг, по твердому убеждению Сенина, был Юрий.
— Что ж, идите к начальнику цеха, — сказал Женя. — Все в его руках.
Флоренцев долго вертел бумажку, исписанную старательным, но довольно корявым почерком. Он предпочитал молодых, небезосновательно полагая, что легче учить людей, чем переучивать, но отказать опытному рабочему не хватило решимости. Серафим Гаврилович был зачислен в штат на второй конвертор, который вот-вот предполагали ввести в строй. «Пусть попрактикуется малость, а там видно будет, на что способен и на сколько его хватит, — решил Флоренцев. — Мужик он, видно, жилистый, рвения неистощимого, такие и молодым дают фору».
Одно только смущало теперь Серафима Гавриловича: как отнесется к его затее Борис? Что ни говори, а у него власть — главный сталеплавильщик. Чтобы поскорее снять с себя бремя неизвестности, он прямо из приемной Флоренцева позвонил Борису в кабинет.
Выслушав его сообщение, Борис сказал не очень любезно:
— Горячку ты порешь, отец. Спохватишься — поздно будет. Как бы не получилось по твоей же поговорке: на коне сидишь, а коня ищешь.