— С чего ты решил, что пекло? — взъерошился он. — В новом цехе при водяном охлаждении и летом пекла нету, а зимой на крайней печи зуб на зуб не попадает. Да что тут зря дискуссию разводить! Пойди посмотри.
— Вот и я говорю, что осмотреться надо. Специальность — как жена. Выбрал — держись. — Юрий лукаво покосился на мать: ей, должно быть, по душе такая устойчивость его суждений.
Анастасия Логовна скользнула взглядом по Борису.
— Нельзя только до старости жену выбирать.
Этот прозрачный намек вызвал у Наташи улыбку, и, чтобы спрятать ее, она отвернулась к окну.
Привычная глазу картина, от которой за последние пять лет стала отвыкать и которая теперь воспринималась заново, вызывая тихую грусть по безвозвратно ушедшему детству. Заботливо ухоженные отцом ряды яблоневого сада, который так красив весной, когда на нем вскипает белая пена, пестрая цветочная россыпь под окном, пышный куст сирени у калитки.
Не думала она, поступая в институт, что вернется сюда. Манило в дальние дали, в неведомые края. Но чем меньше оставалось времени до окончания института, тем сильнее тянуло на родные места, к родным людям. И она по своему желанию взяла направление в Приморск. А сейчас вот смотрит в окно и у нее такое чувство, будто потеряла мечту. Это тоже добавляет грусти. Не очень уж близким кажется Юрка, с которым были неразлучны в детстве, чуть раздражает отец, по-прежнему претендующий на роль арбитра во всех вопросах. Да и с матерью утеряна та доля откровенности, которая согревала ее, подростка. Только с Борисом, ласковый взгляд которого то и дело ловит на себе, можно будет, кажется ей, установить полное взаимопонимание.
На деревянный щиток перед окном села синичка. Вытянув верткую шейку, суетливо покрутила головой, определяя степень безопасности, пискнула, и тотчас появились еще две желтопузенькие белощекие гостьи, хотя ничего лакомого поблизости не было. Птицы ее детства. Она так любила кормить их, особенно зимой, наблюдать сквозь стекла за их повадками, суетливой возней вокруг кусочков сала и ссорами.
Наташа взяла со стола ватрушку и мелко выкрошила творог на полочку за окном, сохранившуюся с тех времен.
Между тем Серафим Гаврилович продолжал наседать на Юрия.
— Подумаешь, механик! — кипятился он. — Механиком всякий может быть. Вот сталеваром… Тут талант нужен. Врожденный. И грех его в землю зарывать. Это все равно что скаковую лошадь в оглобли запрячь. Чего скалишься?
— Соображаю, откуда у тебя врожденный талант сталевара, — все с той же безмятежной улыбочкой говорит Юрий, напирая на «о». — От деда? От конюха?
Ирония младшего сына покоробила Серафима Гавриловича.
— Врожденный — не значит наследственный, — сказал он назидательно. — Талант иногда и не переходит, он самопроизвольно в человеке зарождается.
Все почему-то заулыбались, но сдержанно, еле заметно — негоже сердить патриарха. Борис подмигнул сестре: а ну-ка, оттяни огонь на себя. И хотя Наташа не очень поняла, чего требует брат, но сама ситуация подсказывала: надо выручать Юрия.
— Верно, папа, — подхватила она. — Вот у тебя и у мамы редкое пренебрежение к медицине — никаких врачей, никаких лекарств, а у меня с детских лет непреодолимая тяга к ней, даже куклам ставила горчичники. Врожденная, хоть и не наследственная.
— Об этом я и говорю, — сразу успокоился Серафим Гаврилович. Крупно отхлебнув остывшего чаю, попросил жену: — Горяченького.
— И уволокла эта тяга… — разогнался было Катрич, но вовремя спохватился, придержал язык.
— Ну, так как, Юра, принимаешь мое предложение? — торопил с ответом Серафим Гаврилович.
— Не принимаю. Почему — объяснил. А еще из-за Гребенщикова. — Юрий вдруг посуровел, золотые ядрышки в его глазах рассыпались, исчезли. — Борису житья не давал, тебя грыз, я тоже попаду к нему в немилость. У него фамильная неприязнь.
— Неприязнь к семье, — поправила брата Наташа. — Фамильная — то же, что семейная.
— А, все эти словесные тонкости… — Юрий хотел было выйти из-за стола, но Серафим Гаврилович надавил на его плечо, велел сидеть.
— Притих уже Гребенщиков, осторожнее стал, — поспешил сообщить сыну. — Это он при старом директоре давал себе волю. Збандут надел на него узду. Перестраивается. — Признался: — А вот как не лежала у меня к нему душа, так и не лежит.
— Договорился! — вырвалось у Наташи. — У самого не лежит, а Юру…
— Вообще отец дело советует, — веско произнес Борис. — Надо тебе, Юра, идти в сталеплавильщики.
— Дело? — прищурился Юрий, и неизменная его улыбочка стала колючей. — Что ж это ты, когда отец собирался под свое крылышко взять, рванул так, что аж пятки замелькали? Тебя это крылышко не устраивало, а меня должно устраивать! Теория избранных?