— Но в боку-то покалывает…
— Легкая межреберная невралгия, — тоном, каким обычно отвечают из справочного бюро, сказала Алла.
— А ты откуда знаешь?
— Я ему звонила.
— Тебе все пустячком кажется в тридцать четыре.
Тут уж не выдержал Гребенщиков — мотив эгоизма у других слишком часто звучал в упреках матери.
— У всякого возраста свой эгоизм, — проговорил он многозначительно. — Неизвестно чей страшнее.
Наморщив лоб, Валерия Аполлинариевна стала думать над тем, как бы ответить позлее, но в столовую влетел Вовка и, еще не успев усесться на свое место, поспешил удовлетворить сжигавшее его любопытство.
— Пап, тебе машину переменят? — Вовка уставился на отца всегда удивленными круглыми глазами. — Кононов на черной «Волге» ездил.
— Что-то мы все сегодня в цвета ударились, — сказал Гребенщиков отнюдь не для сына. — Вот и я думаю, какая теперь будет у меня жизнь. Наверняка зеленая.
— Хороший цвет. Радостный и бодрый, — железным тоном произнесла Валерия Аполлинариевна — ее продолжал разбирать дух противоречия.
— Пап, наиболее мощный мотор у «Чайки»? — наседал со своими неразрешенными вопросами Вовка.
— Посуди сам. Сто шестьдесят лошадиных сил.
— Ух ты-ы! — взвизгнул Вовка и закрыл уши руками. То ли от восторга, то ли от пронзительности собственного возгласа. — Но это неправильно — так считать.
— Почему?
— Потому что сто шестьдесят лошадей не побегут быстрее, чем одна, и все равно «Чайка» их враз обгонит.
— Скажи пожалуйста… — улыбнулся Гребенщиков неожиданному обороту Вовкиных рассуждений.
— Пап, а черная «Волга» на красный светофор может ехать?
Гребенщиков напустил на себя суровый вид, произнес нехотя:
— С твоей образованностью я постеснялся бы задавать подобные вопросы.
— Пап, а как ты считаешь…
И тут внимание Вовки переключилось на дымящийся фруктовый плов, который внесла тетя Паша, маленькая хрупкая женщина неопределенного возраста, закрепившаяся в этом доме в силу своего великого христианского терпения.
Вслед за ней, прячась за широкую старомодную юбку, прокралась Светлана — льняные косички вразлет, прицельно уставленные на бабушку глазенки. Вскинула вверх дном хозяйственную сумку, вытряхнула из нее кошку.
Лицо Валерии Аполлинариевны судорожно перекосилось.
— Ах ты дрянная девчонка!
— Она… отвязалась… — захлопала Светлана длинными бесцветными ресничками, смекнув, что перестаралась.
— Отвязалась… Сказала б тете Паше…
— Тетя Паша занята.
— Нет, эти дети доведут меня до инсульта! — запричитала Валерия Аполлинариевна. — Всякий день что-нибудь да сотворят. Никакого сладу с ними.
Валерия Аполлинариевна боялась кошки больше всего на свете — та почему-то всегда шипела на нее — и, щадя себя от потрясений, настояла, чтобы кошку держали на привязи у кухонной двери — тетя Паша жила с ней в ладу.
Кошку выгнали из комнаты, и Валерия Аполлинариевна величественно прошествовала к столу. У нее и осанка, и жесты величественные. Она передвигается особой, плавающей походкой и голову держит так, словно позирует для фамильного портрета. Пиковая дама. Но не высохшая, мумифицированная, а сохранившая и плоть, и дух.
Однако мир воцарен не был, поскольку Валерия Аполлинариевна не успокоилась.
— А все потому, Алла, что дети у тебя на втором плане, — сказала она теперь уже воркующе. — Дети должны быть под постоянным присмотром матери.
— Я не только мать, я еще человек, а значит, существо коллективное, — огрызнулась Алла.
— Муравьи — тоже существа коллективные.
— Чудесное сравнение, ничего не скажешь. В вашем духе. Но я не из породы наседок, довольствующихся только выведением птенцов. Пока я училась, я еще могла выкраивать для них время. Сейчас у меня такой возможности нет.
— Не нужен был тебе институт, не нужна и экспресс-лаборатория. При таком муже…
Гребенщиков грозно посмотрел на мать.
— Может, помолчим за столом? Не забывай, пожалуйста, элементарных принципов педагогики.
После ужина Гребенщиков отправился в кабинет. График дня выдерживался железный — час сна, а потом до поздней ночи технические журналы.
Сегодня Алла решилась нарушить распорядок, узаконенный их размеренной жизнью, и когда муж, накрывшись пледом, улегся на диване, вошла, присела рядом.
— Ты сегодня какой-то задумчивый, Андрей. Не рад новому назначению?
Он помедлил с ответом.
— Особенно ликовать нечего, Алла. Когда желания осуществляются с опозданием на добрый десяток лет… Все хорошо в свое время.