Почуяв недоброе, Сенин нажал кнопку тревоги. Прерывисто завыла сирена, предупреждая людей о возможной опасности. И действительно, через каких-то полминуты металл, перемешанный со шлаком, пополз из конвертора, как ползет из кастрюли вскипающее молоко, и стал стекать по кожуху на сталевозные пути.
Сенин поднял фурму, дал металлу успокоиться и только тогда возобновил продувку.
Плавку выпустили вовремя, но к следующей не приступили — нужно было навести порядок на путях, содрать с них настыль.
В дистрибуторской появился Флоренцев. Увидев Рудаева, по укоренившейся смолоду привычке приложил руку к козырьку кепки.
— Что будем делать с выбросами, товарищ начальник? — Всем тоном вопроса Рудаев как бы подчеркивал, что пришел сюда не как взыскивающий администратор, не требовать, но советовать. — Это же против всех законов божеских и человеческих.
— Идет нормальное освоение высокопроизводительного металлургического агрегата, — с невинным видом ответил Флоренцев, зацепившись взглядом за Сенина и контролируя каждое его движение.
— Вы можете сосредоточиться на том, о чем я вас спросил? — Рудаев отвел Флоренцева в дальний угол помещения.
— Ну что мне сказать вам, Борис Серафимович? — с затруднением проговорил Флоренцев. — Шапками тут не закидаешь, лозунгами не заклянешь. Не зря на освоение отведено восемнадцать месяцев. У нас впереди еще пятнадцать.
Думал ли начальник цеха то, что говорил, или немного бравировал, но благодушное спокойствие его не понравилось Рудаеву.
— Освоение идет нормально, когда каждый день приносит сдвиги. Чтоб по этим точкам можно было вычертить поднимающуюся кривую. Вы же топчетесь на месте. В лучшем случае. А то и ползете назад.
Отношение к Рудаеву у Флоренцева было двойственное. Он уважал главного сталеплавильщика за смелость, проявленную в борьбе за улучшение проекта этого цеха, — ему обязаны конверторщики тем, что цех построен по последнему слову техники, — но к познаниям Рудаева в области технологии кислородно-конверторного процесса относился скептически, поскольку тот был чистой воды мартеновцем.
— Что можете посоветовать конкретно? — В смиренном по тону вопросе Флоренцева немалая доля ехидства.
Для советов Рудаев подготовлен не был. Он, собственно, и пришел сюда, чтобы во всем разобраться, проанализировать положение, поговорить с людьми, с тем же Флоренцевым, и подумать о том, что предпринимать в дальнейшем.
— Я не кибернетическая машина, — сказал он, глядя Флоренцеву прямо в глаза. — Да и в нее сначала закладывают информацию.
Флоренцев подошел к пульту, взял книгу распоряжений, вернулся к Рудаеву.
— Вот наша программа. Исследуем разный порядок завалки, разный режим продувки. Так постепенно найдем оптимальные.
Просмотрев варианты, испробованные и намеченные, Рудаев сказал со вздохом:
— Можете и не найти.
— Почему? — вломился в амбицию начальник цеха. — У нас множество вариантов, какой-нибудь…
— Вы уверены, что ищете где нужно? А если дело не в продувке и не в завалке?
— Тогда в чем? В погоде, что ли?
— Ну зачем сразу лезть в бутылку, — досадливо поморщился Рудаев.
— Видите ли, Борис Серафимович, я шестнадцать лет в конверторных цехах и, говорят, вел их неплохо. — Флоренцев опустил белесые ресницы, отчего крупное, дерзкое лицо его неожиданно сделалось совсем непредставительным.
— Это были другие цехи, Арсений Антонович. Со стотонными грушами, работающими на кислороде, вы имеете дело впервые. И пришел я к вам не командовать, а обменяться мнениями. Ваше я уже знаю. Мое — надо пробовать другие конструкции фурмы.
На губы Флоренцева легла тень разочарования.
— Наша фурма — детище института, — попробовал он привести другой веский довод в свою защиту.
— Технологическую инструкцию тоже составил институт, однако вы предлагаете свои варианты, — припер его к стенке Рудаев.
— Не представляю себе, где можно в фурме искать зарытую собаку, — снова возразил Флоренцев. — Классическое сопло, давно себя зарекомендовавшее.
— Оно зарекомендовало себя в горелках. Здесь физико-химическая природа совершенно другая.
— Борис Серафимович, целый институт… — уже с упрямством проговорил Флоренцев. — Нельзя быть святее лапы римского.
— Святее — нельзя, а практичнее — можно. Ведь так получается сплошь и рядом: институты проектируют, а мы, производственники, доводим до ума. В этом, собственно, и состоит смысл освоения и причина того, что оно подчас затягивается.