— Довольно затруднительно, ведь ты, можно сказать, восстала только что из мертвых, — перестав следить за языком, ответила Аня.
— У меня есть все основания для того, чтобы снова лечь обратно, — заметила Мира.
— Перед тем как сделаешь это, причешись хотя бы, — скорчила гримасу Аня.
— Не, это лишнее, — спокойно ответила Мира, — а ты зачем приехала — то?
— К тебе, Поля позвонила, сказала, что ты совсем кабачок, — ответила Аня, она решила быть предельно честной.
— А… — протянула Мира, — ну передай Поле, пусть не волнуется, сидеть со мной ей не надо. Она когда приходит, мне совсем худо делается.
— Почему? — удивилась Аня.
— Мне иногда кажется, что у тебя мозги кузнечика, — сердито ответила Мира.
— Потрясающая наглость, — рассмеялась Аня.
— А с твоей стороны невероятная бестактность, но я всё-таки отвечу. Когда ты понимаешь, что врач, который должен был помогать, убил твоего ребенка и по случайному стечению обстоятельств чуть не убил тебя, не очень хочется общаться. А когда рядом с тобой сидит счастливая мамаша, становится совсем кисло, — отпивая кофе, ответила Мира.
— Убил? — вытаращив глаза, переспросила Аня.
Мирослава кивнула.
— Мне не рассказать, как это было, я просто не могу, — голос ее дрогнул, — но ты представь, мне заведующая отделением документы пыталась подсунуть, что я сама отказалась от экстренной помощи. Я заявление написала в полицию. Мне тело дочки только через 3 недели отдали. Экспертизы шли. А заключения разные. В шкафу лежат, хочешь посмотреть?
— Ну покажи, — замявшись, ответила Аня. Она совершенно не хотела смотреть на выписки и заключения. Ее пугало то, что хочет рассказать Мира.
Подруга вышла и почти сразу вернулась с большой синей папкой.
— Это что, все справки? — обалдело глядя на талмуд, спросила Аня.
Она открыла первую страницу, начала читать: заключения, анализы, выписки, узи. Везде, кроме последнего, была абсолютная норма.
— Я ничего не понимаю, — сказала Аня, отрываясь от листочков.
— В заключении о смерти пишут, что были пороки развития, несовместимые с жизнью, но в период беременности, кроме неправильного положения плода, ничего выявлено не было, — трагично констатировала Мира.
— Но как так — то? — совсем растерялась Аня.
— Вот так, — беря бутерброд, ответила Мира, — и как с этим жить?
Аня молчала, она не знала, что ответить.
— Будет суд? — наконец спросила она.
— Боюсь, что нет. Мне следователь объяснил, что нет независимой экспертизы у нас, патологоанатомы работают при тех же больницах и покрывают своих коллег, единственное, на что я могу опираться — это нарушения в документации, и то больница подсуетилась уже, — тяжело вздыхая, ответила Мира. — Я ужасно устала, у меня ни на что нет сил.
— Почему ты ни с кем не говоришь? — вдруг ляпнула Аня.
Мира вымученно улыбнулась:
— Терпеть не могу, когда меня жалеют. Мама, Поля. Как только они начинают надо мной сюсюкать, я совсем разваливаюсь, — ответила она.
Аня кивнула, с ней тоже такое бывало. В моменты горя или тоски любая жалость ее добивала. В детстве мама редко позволяла ей впадать в уныние. На ум сразу пришел случай. Аня только научилась кататься на велосипеде, мчась по песчаной дорожке и, вертя головой по сторонам, не заметила впереди стоящий фонарь. Со всего размаху девочка влетела в него. Перекувырнувшись через голову и приземлившись на попу, Аня увидела сильно разбитую коленку. Кое-как поднявшись, взяв слегка покореженный велосипед, она похромала домой. Мама поглядела на нее и сказала: «Чего ревешь? А кто не падал? Приложи подорожник». После этого случая у Ани еще долго болела нога, однажды она пожаловалась на это:
— Мам, у меня нога болит, — показывая на почти зажившую ссадину, говорила Аня.
Мама подняла голову от рабочих документов:
— Все время болит?
— Нет, — ответила Аня.
— А когда? — недовольно спросила мама.
— Только если нажимаю, — пискнула Аня.
— Ну так не нажимай! Займи руки чем-нибудь полезным, — ответила мать, снова вернувшись к работе.
— Что ты планируешь делать? — бездумно спросила Аня.
— Не знаю, я ничего не хочу, совсем, — смотря куда-то перед собой, ответила Мира.
— Но ты же встала, — удивилась Аня.
— Ты только мне не рассказывай, про то, что надо жить дальше, про сложный путь, — повторяя явно чьи-то слова, сказала Мира.