Но сейчас я чувствую: что-то изменится. Начнется какая-то новая жизнь, может даже счастье. Я слишком долго была печальна, замкнута, слезлива. Благоговела перед ним. Все ждала приглашения в яркую жизнь, а он оставлял меня на задворках. Устала ждать. Однажды утром, когда он собирался отплавать свою стометровку в бассейне, я решилась. Спросила:
– Когда у меня будет все, что положено жене такого человека, как ты? Когда начнется моя настоящая жизнь?
Он засмеялся:
– Когда она начнется, ты сразу это заметишь.
Вода в бассейне застыла в таком спокойствии, что казалось, ее там вовсе нет.
– То есть начнется все-таки? – переспросила я, с трудом удерживаясь от искушения проверить ногой, есть ли на самом деле вода поверх мелкого бирюзового кафеля.
– Зависит от тебя, – сказал он с эдакой шутливой полуулыбкой, растянувшей только левую половину рта, снял халат и шагнул в голубую пустоту. Не проверяя ногой… В полной уверенности, что все там, где ему положено быть. Пустота тут же услужливо превратилась для него в полную голубую чашу, по ней побежали волны. Борис плыл сильно, красиво, будто для видеосъемки. «Какая-то картинка из кино. И это мой муж. Так странно», – подумала я и снова услышала этот вибрирующий электрический гул, будто между мной и Борисом протянут высоковольтный провод. Накинула халат на сухой купальник (не успела поплавать до его прихода, сама не поняла – как утекло время? Куда? Неужели я простояла час, вглядываясь в кафель на дне?) и ушла. Борис не любит, когда я хожу перед ним полуодетой. Хотя, кажется, тогда у меня еще была достойная фигура, и другие мужчины загляделись бы. (Сужу об этом чисто теоретически – я не появлялась в купальнике на людях уже вечность.) Но фигура у меня все-таки была… По крайней мере, я точно влезала в те два платья. В серебристое, блестящее и длинное, словно чешуя, в котором я была змея. И в бархатное черное, в котором я была пантера.
Хватит о прошлом. Надо про сегодня. И про завтра. И про послезавтра… Вчера было вчера. А сегодня – весна. Чувствую: тот момент, который «я замечу», – происходит сейчас. И Флора – первая ласточка перемен. Моя форточка открывается.
Вначале я, ошарашенная появлением Садовницы, повела себя как-то грубо, раздрызганно, а потом екнуло: это оно! Мое время. Сейчас все будет зависеть от меня. Он смотрит на меня, это проверка. Колесо фортуны наконец повернется. И я собралась, включилась и дальше держалась уже нормально.
Смотрю на Флору с удивлением и надеждой. Удивлением от того, что вижу нового, незнакомого человека. Ее можно узнавать. У нее есть какие-то свои истории, которые она может рассказать. Я на самом деле могу с ней разговаривать. И с надеждой смотрю, да. Я очень хочу, чтобы это место, эта усадьба, этот сад остались такими же, как сейчас. Я к ним привыкла. Мне нравятся эти запустение, заброшенность и тоска, которыми все тут дышит. Сейчас – трагично, правдиво, жизненно, по-настоящему. И при этом хочется, чтобы все стало иначе. Очнулось ото сна, зацвело, зажило в полную силу. Хочется сохранить все и при этом все кардинально изменить, чтобы ничто не напоминало о прежнем. Как это соединить? Не знаю. Пусть выкручивается Садовница.
Егор. From Russia with love
Аэропорт Вильнюса кажется построенным задолго до появления авиации. Можно представить, что когда-то это был загородный дворец латифундиста, а потом от здания оставили фасад, снесли внутри все перегородки и наваяли перекрытия из стекла и металла. Я успел заметить, что здесь не любят сносить что-либо до основания. Предпочитают оставить старую оболочку, видимость, а внутри все вычерпать и заполнить новым. Все вильнюсские коворкинги, технопарки, бизнес-центры, в которых мы с Вадимом побывали за эти дни, снаружи выглядели старинными особняками или советскими пионерлагерями. Внутри же они прятали все то, что привычно-обязательно наблюдать в «центрах развития инновационных технологий» – стеклянные перегородки, кресла-груши, много белых стен и стен, выкрашенных под грифельную доску, яркие диваны, пластиковые растения в добротных глиняных горшках, лаконичный дизайн. От этой двуличности литовской инновационной инфраструктуры создавалось ощущение, что все здесь как-то обманчиво, иллюзорно, понарошку. То ли дело наше «Школково» – разъезженное строительной техникой просторное поле посреди леса, на котором с нуля, из ничего возникли футуристичные стеклянные корпуса, огромные, голубовато-прозрачные, как айсберги. Каждое – детище именитого архитектора. Во всем чувствовались лобовая, решительная атака на будущее, масштаб, воля к прорыву, попытка перепрыгнуть из позавчера сразу в послезавтра – ловкий трюк, возможный лишь в виртуальной реальности. Только, казалось, компьютерная игра зависла прямо во время прыжка главного героя, и он так и остался висеть в воздухе, дрыгая ногами. Я ощущал себя таким персонажем, потому что компания Future Vision, в которой я значился руководителем и техническим директором, воспарив технологически, никак не хотела приземляться на ноги и превращаться в нормальную коммерческую фирму с оборотами, доходами и международными контрактами.