Гарри вскинул вверх руку с веревкой, и небольшой плоский камень вдруг заиграл в отблесках костра всеми оттенками радуги. Марисоль первой завела ритмичную мелодию, и толпа сомкнула круг у горящего дома. Это был странный, необычный ритуал, в котором было больше светлой печали и надежды, чем скорби, и Гарри отошел подальше, чтобы не мешать.
— И что я теперь должен делать? — спросил он темноту.
— Жить. И быть счастливым, — раздался в его голове голос старухи, на сей раз не нуждающейся в переводчике. — Будешь счастлив ты — будут все.
— Вот только дождусь Северуса, и сразу начну.
Камень выскользнул из его руки, потертая веревочная оплетка запахла травой и солью и сама наделась Гарри на шею. Он внезапно ощутил такой покой и умиротворение, словно он добрался наконец среди грозы и урагана до теплого гостеприимного дома.
— Северус точно меня убьет, — прошептал он, сжимая ладонью гладкий мерно светящийся зеленью камень.
*
Следующим вечером Гарри беспокойно подпрыгивал на пристани, наблюдая, как черная точка на горизонте принимает очертания парома, и ему вообще не было дела до того, что все местные учтиво кланялись ему по дороге, а сейчас уважительно смотрят и одобрительно кивают. А Северус, конечно, пришибет его на месте — из заданных эссе он не написал ни одного. Только паром ударил бортом о доски причала, как Гарри одним прыжком оказался на палубе и повис на шее у Северуса.
— Слава Мерлину, ты жив!
— Жив, здоров, но чувствую себя премерзко. За три дня я провел в воздухе больше времени, чем на земле. Самолеты отвратительны, — Северус пригладил его волосы и наконец-то ступил на твердую землю.
— Ты что-то узнал? — Гарри подпрыгивал от нетерпения.
Северус смерил его взглядом:
— Я старался избегать всяческих инцидентов. А вот ты, судя по всему, нет.
По дороге домой Гарри успел рассказать ему о событиях прошлой ночи и продемонстрировал камень, висящий под футболкой. Северус сполз на траву, закрыл лицо руками и мелко затрясся от смеха:
— Мерлин, тебя нельзя оставить одного ни на день, тут же вляпаешься в неприятности, как первокурсник.
— Но я же не нарочно, Северус. Само так получилось. Она хотела оставить камень тебе.
— Что ж… Остается только поблагодарить обстоятельства. Я не смог бы спокойно жить с такой ответственностью на шее. А тебе, судя по всему, не привыкать. Только учти, по зельеварению и чарам я буду гонять тебя в три раза усердней. Не пройдет и пары дней, как кто-нибудь притащится к тебе с просьбой унять ветер, поспособствовать надою коз или за лекарством от сонной лихорадки кур. Сердце острова, — фыркнул он, — ну надо же…
Он ухмылялся и подшучивал всю дорогу, а почти счастливый Гарри пытался прогнать мысль, что так Северус оттягивает неприятный разговор о находке в банковской ячейке.
— Вот, — Северус вынул из сумки тщательно упакованную коробку.
— Ты не знаешь, что там? Даже одним глазом не взглянул?
— Нужно было развернуть в центре Лондона?
Гарри дрожал от нетерпения и нервно наматывал на палец край футболки, пока Северус методично осматривал коробку, проверяя ее на все возможные заклинания и проклятия. В конце концов он разрезал бумагу, снял крышку, развернул несколько слоев черной бархатной ткани и осторожно вытащил длинный флакон. Гарри не нуждался в объяснениях: за стеклом клубились нити чужих воспоминаний. Северус еще рылся в своем сундуке в поисках Омута Памяти, когда Гарри принял окончательное решение.
— Смотри сам, а я не буду, — сказал он и даже отошел подальше. — Они, похоже, принадлежат тебе. Когда-то я уже пытался влезть в воспоминания профессора Снейпа. Хорошо, что он был не слишком метким. Ты бы не промазал банкой с тараканами мне в голову.
Северус кивнул, легко поцеловал его в кончик носа и, подхватив Омут и флакон, скрылся в подвале. Конечно, Гарри врал. Ему было до одури интересно и до трясущихся коленок страшно. Поэтому кофе убежал, а овощи нарезались такими неровными кусками, что в школьные годы это стоило бы пары отработок. Зато он не пропустил момент, когда скрипнула дверь. Северус шел медленно, волосы липли к побелевшему лицу, а губы сами собой складывались в кривоватую полубезумную усмешку.
— Так плохо, да? — заикаясь, спросил Гарри, и Северус вдруг как с цепи сорвался. Накинулся, отшвырнул очки и начал лихорадочно целовать, путаясь пальцами в волосах, неловко попадая губами куда придется — в глаз, в висок, в подбородок — и повторяя между поцелуями «Гарри, Гарри!» Словно они встретились после долгой разлуки. Как они должны были встретиться на самом деле. Так, будто Северус потерял его в этом подвале и только что обрел вновь.
— Мерлин, да что там такое?! Нет, если не хочешь — не говори.
— Лучше посмотри сам, — шок Северуса, казалось, прошел от взволнованного крика Гарри, и теперь он говорил спокойно, но почему-то очень тихо. — Не представляю, как ты к этому отнесешься. В любом случае, тебе нужно знать.
— Неужели ты думаешь, что сможешь меня еще чем-то удивить?
— Я удивил сам себя, — еле слышно сказал Северус и подтолкнул Гарри к распахнутой двери в подвал.
*
Он видел мертвую обугленную руку Дамблдора, слышал страшные слова клятвы Снейпа и различал в его голосе такие знакомые теперь нотки сомнения, удачно замаскированные язвительностью. Потом лица помутнели и растворились, но картинка не сменилась.
Профессор Снейп, прямой как палка, ни капли не похожий на его Северуса — бледный до зелени, с темным кругами под глазами и кривящимися бескровными губами — нервно расхаживал по директорскому кабинету, резко поворачивался на каблуках и хватал предметы с каминной полки, очевидно, чтобы скрыть заметную дрожь пальцев.
— Не стоит этого касаться, мальчик мой!
Плечи Снейпа вздрогнули, он отдернул руку от небольшой шкатулки с резной крышкой и обернулся на голос.
— Вам стало хуже, Альбус?
— Хвала Мерлину, нет, — улыбнулся Дамблдор. — У нас еще достаточно времени. Позволь, я заберу это.
Дамблдор подхватил шкатулку и, вертя ее в руках, уселся в кресло.
— Мой старый, очень старый друг недавно скончался и оставил мне по завещанию некоторые мелочи и вот её.
— Я должен поздравить или посочувствовать? — ледяным тоном поинтересовался Снейп.
Дамблдор пожал плечами.
— Он был великим ученым, — задумчиво сказал он. — Николас Фламель.
— Вашими стараниями каждому второкурснику знакомо его имя, — уронил Снейп. — Придется посочувствовать.
— Николас утверждал, что в шкатулке заключено самое страшное оружие, которое только мог изобрести человеческий разум.
Снейп молча придвинул высокий стул и внимательно глянул на Дамблдора, ожидая продолжения.
— Да, мальчик мой. Фламель много лет работал над темпоральными перемещениями. Он был большой затейник, наш Николас. С тех пор, как он обрел бессмертие, ему стали казаться скучными обычные вещи. Насколько я осведомлен — тот состав, который находится здесь, не просто переносит человека в прошлое. Он создает новую реальность, но оставляет в ней ключевые точки, константы. Вехи Судьбы, как высокопарно выражался Николас, на которых строятся иные события. Для путешествующего это способ создать новый мир, новое будущее на обломках изменившегося прошлого. Словно вышить новый узор по старой канве, включая в него всех, с кем он когда-либо был знаком.
— Интересная концепция, — хмыкнул Снейп. — И как далеко в прошлое может перенести это чудо-средство?
— Пять, пятьдесят, двести лет, — пожал плечами Дамблдор, — неизвестно. Сложно представить, что произойдет и насколько хорош или плох будет результат. Я даже не знаю, закончил ли он исследования. У Николаса не хватило духу узнать, действительно ли работает его изобретение. В этом мире он был счастлив и не хотел его менять.
— Будет разумным уничтожить артефакт прямо сейчас, — кивнул Снейп, вставая. — Опыты со временем небезопасны. С учетом нынешней ситуации даже информация о подобном открытии может оказаться фатальной. Пожалуй, вдвоем у нас получится.
— О, да… Никакой гарантии, что не найдется безумец столь же отчаянный, сколь отчаявшийся, который не захочет изменить всё в угоду своим желаниям. Ты, например, не смог бы противостоять такому искушению много лет назад. Прости мою старческую болтливость…