Табу есть также голова любого туземца. Во время нашего пребывания на острове мы несколько раз пытались погладить по голове детей, от чего они приходили в ужас.
Сразу после появления ребенка родители сажают хлебное дерево, и оно даже для них есть табу. Таким образом они обеспечивают пищей свое потомство, поскольку одного-двух деревьев вполне хватает, чтобы прокормить человека круглый год.
Табу для женщины есть, далее, огонь, разведенный мужчиной. Она не смеет пользоваться и пищей, которая приготовлена на этом огне.
Если же кто-то нарушит табу, его ждет болезнь и внезапная смерть, ниспосланная духами. В этом убеждены все туземцы.
Через описание отдельных обычаев и нравов мне хочется пролить свет на образ жизни и характер этих людей. Поэтому я считаю необходимым остановиться на каннибализме.
Нет другого такого существа на земле, которое бы так злодействовало против себе подобных, как злодействует человек. Стоит только взглянуть на нашу историю, чтобы убедиться в этом. В бесплодных степях и в плодородных долинах, на крохотных островах и на самых больших континентах, во всех частях света, среди диких и цивилизованных народов, во все времена люди стремятся к одному — уничтожить друг друга.
Обитатели Нукагивы подают тому лишнее доказательство. Эти люди едят не только пленных, но и собственных жен и детей, они даже открыто покупают и продают человечье мясо.
Впрочем, даже среди цивилизованных народов древности мы встречаемся с людоедством. Геродот, например, сообщает о походе царя Камбиза в Эфиопию. Когда у персов кончился провиант, они убивали и ели сначала лошадей, а потом каждого десятого из своих же товарищей. Так что же спрашивать с темных дикарей…
Когда я поделился своими мыслями с господином Резановым, последний с горечью сказал мне: «А разве далеко от людоедов ушли европейские просвещенные правительства, которые ежегодно пожирают не сотню, а десятки тысяч людей?..»
Возразить на это мне было нечего…
ГЛАВА 11
Ранним утром в бухте возле чадящих развалин русской крепости бросил якорь еще один корабль. На нем развевался американский флаг. Генри Барбер в подзорную трубу прочитал название судна: «Алерт» — «Бдительный».
Через некоторое время с американца отвалила шлюпка и пошла к «Юникорну». На борт «Юникорна» поднялся толстый рыжеволосый человек, и отдуваясь, представился:
— Капитан Эббетс.
— Чем могу быть полезен?
— Я хотел бы знать, что это за чертовщина? — Эббетс кивнул в сторону разоренной крепости. — Неужели краснокожие осмелились разграбить русский форт?
— Как видите, сэр, — со вздохом развел руками Барбер. — К сожалению, я пришел сюда слишком поздно, чтобы помочь русским отразить нападение.
— Выходит, мы опоздали оба, — помолчав, сказал Эббетс. — Я намеревался купить у русских пушнину. Или выменять на товары.
— Вы могли бы получить ее даром.
— Каким образом?
Генри Барбер недоуменно посмотрел на толстяка, словно удивляясь его недогадливости.
— Это же так просто, сэр. За сожженный форт краснокожие заплатят нам мехами. Мы пригрозим им, что не оставим от окрестных селений камня на камне.
— Но… имеем ли мы моральное право… — нерешительно начал Эббетс, однако Барбер перебил его:
— О какой морали вы говорите, сэр? Ведь индейцы перебили все население форта, белое население, заметьте. Если мы не зададим им хорошую трепку, они в другой раз сожгут ваше или мое судно. Разве не так?
— Пожалуй, верно. А сейчас надо бы съездить на берег и посмотреть, не уцелел ли там кто-нибудь.
— Не думаю. Не в обычае тлинкитов оставлять свидетелей.
— И все же я побываю в крепости.
— Как вам угодно, — пожал плечами Барбер.
Шлюпка капитана Эббетса вернулась с берега через час, и матросы подняли на борт «Юникорна» окровавленного русского с обломком копья в левом боку.
— Живой? — спросил Эббетса Барбер.
— Да, но он потерял много крови и сейчас без сознания. Пришлите, пожалуйста, вашего лекаря.
Круглое лицо Эббетса было бледным и растерянным. Когда пришел лекарь и занялся раненым, Эббетс продолжал:
— Резня там была страшной. Много детей… Мне до сих пор нехорошо, хотя я и не могу пожаловаться на свои нервы. Убитых мы, как могли, похоронили. И знаете, кого я нашел среди них? Знакомого матроса с брига «Джерри». Он мой соотечественник.
— Но как он попал к русским?
Капитан Эббетс покачал головой.
— Он был не с русскими, сэр. Он принимал участие в нападении на форт.
— Но откуда вам это известно, черт меня подери? — воскликнул пораженный Барбер.
— Этот человек был убит картечью. Русской картечью. И, думается мне, он был не единственный белый, сражавшийся на стороне тлинкитов.
Барбер задумался, потом сказал деловым тоном:
— Что ж, все возможно. Но нам некогда заниматься гаданием — нужно действовать. Я предлагаю высадить десант с пушками.
Однако последующие события избавили обоих капитанов от лишних хлопот.
Неожиданно из бухты вылетело длинное каноэ с десятком индейцев на борту и прямехонько направилось к «Юникорну».
— Кажется, удача сама плывет к нам в руки, — удивленно заметил Барбер.
Но он удивился еще больше, когда выяснилось, что в гости к нему пожаловал не кто иной, как сам Скаутлельт со своим племянником Котлеяном. Оба вождя держали себя так, будто здесь ровным счетом ничего не произошло. Они явились даже без оружия.
«Почему они так уверены в своей безнаказанности?» — подумал Барбер, в упор разглядывая вождей. Старший, из них, Скаутлельт, словно отвечая на немой вопрос Барбера, заговорил:
— Белые люди приходят к нам с полудня или с заката[29]. Ваши лодки пришли с полудня, и вы не любите длиннобородых людей, которые приходят сюда с заката. Они мешают вам. Мы помогли вам и убили всех длиннобородых.
Барбер, неплохо знавший наречие тлинкитов, перевел слова вождя Эббетсу.
— Каков мерзавец, а? — возмутился тот. — Да ведь он играет на наших неурядицах с русскими!
— Чего же ты хочешь? — спросил Барбер индейца.
— Мы помогли вам, — повторил Скаутлельт, — и взамен хотим получить ружья, порох и пули.
— Взамен каждый из вас получит веревку на шею, — зловеще сказал Барбер и сделал знак матросам, толпившимся вокруг. — Взять их и заковать в кандалы!
Подталкивая прикладами, матросы погнали индейцев в трюм. Капитаны спустились туда следом.
— Послушай, ты, — снова обратился к Скаутлельту Барбер. — Вы еще можете спасти свою шкуру, если привезете сюда все меха, которые захватили у русских.
— И всех пленных, — вставил Эббетс.
— Да, и всех пленников.
Скаутлельт, не отвечая, глядел прямо перед собой. Лицо у него было неподвижным, как у деревянной статуи. Барбер нетерпеливо повернулся к Котлеяну.
— Может быть, ты подумаешь о своей жизни?
— Мы не взяли у русских никаких мехов, — глухо сказал Котлеян. — Все сгорело.
Эти слова Барбер не счел нужным переводить.
— Но у вас есть свои меха. Я сейчас отпущу двоих ваших воинов. Скажи им еще раз сам, чего мы хотим: три тысячи бобров и всех пленных.
Избегая презрительного взгляда дяди, Котлеян повторил требования капитана.
Отпущенных индейцев Барбер отправил с пожеланием:
— Советую поспешить. Если к заходу солнца пушнина и люди не будут здесь, я повешу ваших вождей во-он там, на нок-рее[30]. Ступайте.
Ближе к вечеру вся бухта была усеяна каноэ. Но индейцы почему-то медлили подходить к кораблю.