Здесь японец сделал паузу, затем продолжал:
— На обратный путь вы получите свежие продукты. Кроме того, император жалует россиянам сто мешков риса, две тысячи мешков соли и столько же шелковых ковриков.
— Ни в каких подарках я не нуждаюсь, — решительно отказался Николай Петрович. — А за провизию на дорогу заплачу что следует.
«Подавитесь вы своими ковриками», — про себя добавил он.
— Мне очень жаль, — возразил баниос, — но ни губернатор, ни даймио не смогут сами принять вашего отказа. Им придется снова отправить курьера в Иеддо, а это займет еще два месяца.
«Два месяца! — Николай Петрович мысленно схватился за голову. — Да я не выдержу и двух недель».
— Хорошо, — вслух сказал он. — Я согласен.
Когда японцы ушли, Резанов, не раздеваясь, бросился на постель. Он чувствовал себя смертельно измученным и усталым.
По крыше дома барабанил бойкий весенний дождь, и стены вздрагивали под ударами морского ветра. На улице чавкали по грязи раскисшие соломенные башмаки японской стражи.
Седьмого апреля 1805 года состоялась прощальная аудиенция у губернатора. Дождь лил не переставая, и Резанов потребовал носилки для всех кавалеров свиты.
Аудиенция прошла в обоюдных комплиментах. Узнав от Резанова, что «Надежда» собирается возвращаться в Петропавловск Корейским морем, губернатор всполошился. Тревога его была понятна: до сих пор никто из европейцев еще не нанес на карту точного положения всего западного берега Японии, большей части Кореи, северо-западной оконечности Сахалина и многих островов Курильской гряды. Южный же Сахалин хотя и был описан голландцами, но с тех пор прошло сто шестьдесят лет, и полагаться на старые сведения было бы неразумно.
Кроме того, Крузенштерн хотел исследовать устье Амура и выяснить, на самом ли деле существует пролив между сибирским берегом и Сахалином[56].
Губернатор усердно отговаривал капитана от этой затеи, говоря, что плавание в Корейском море чрезвычайно опасно и что он запрещает приставать к Японскому берегу где бы то ни было. Правда, он тут же добавил, что на случай бури пошлет гонцов на побережье с повелением принять русский корабль в любой гавани.
Буксировать «Надежду» из порта было отряжено сто лодок. Пока ее выводили на внешний рейд, матросы перевозили с берега порох, ружья и пушки, отобранные при входе.
После долгих пререканий губернатор разрешил посланнику одарить толмачей. Скизейма получил мраморный стол и такую же умывальницу. Прощаясь с Резановым, он передал ему небольшой мешочек с семенами японских овощей и цветов.
— Возможно, они вырастут у вас на родине, и вы вспомните человека, который от всей души хотел помочь вам, — сказал Скизейма.
Напоследок приехали голландцы во главе с управляющим факторией. Дефф попросил Крузенштерна отвезти в Европу донесение и письма, которые предварительно тут же просмотрели два баниоса.
При выходе из Нагасакского залива погода была так пасмурна и туманна, что берега казались размазанным акварельным рисунком, сделанным в блекло-сиреневых тонах. За городом маячила высокая гора с плоской округлой вершиной. Издали она напоминала опрокинутую японскую вазу.
Николай Петрович оглядел негостеприимный берег и с сокрушенным сердцем спустился в свою каюту. Ему было не в чем упрекнуть себя, но он всегда тяжело переживал неудачи.
ГЛАВА 22
Между тем в Европе произошли крупные политические события, поставившие ее на грань войны. Наполеон Бонапарт, блистательный генерал Французской республики, нарушил тайную конвенцию с Россией, по которой он обещал не трогать владений короля обеих Сицилий. Он казнил герцога Энгиенского и, наконец, принял императорский титул. Пока он оставался первым консулом, европейские монархи еще терпели его. Объявив же себя самодержцем, Наполеон тем самым как бы поставил себя в один ряд со священными особами древних царствующих фамилий.
Все это привело к разрыву между самозваным императором и Александром I. Поэтому естественным было сближение России с Англией и Швецией. К их союзу присоединилась и Австрия, дружеские сношения с которой начались еще при вступлении Александра на престол.
Война открылась неудачно для союзников: позорное поражение австрийских войск при Ульме заставило русские силы, посланные на помощь, отступить в Моравию. Сражения при Кремсе, Голлабруне и Шенграбене были лишь зловещими предвестниками будущего аустерлицкого разгрома.
Известие о начале войны дошло до Камчатки в виде приказа губернатору Кошелеву — остерегаться нападений французского флота и повсеместно укреплять русские форты на Дальнем Востоке и в Америке. О ходе военной кампании почти ничего не было слышно: правительство не спешило признаваться в своих поражениях на фронте.
По прибытии в Петропавловск Николай Петрович хотел сразу же выехать в столицу с докладом царю. Но письмо, полученное из Петербурга в его отсутствие, опрокинуло все планы. Главное правление компании предлагало господину Резанову обследовать положение дел на Алеутах и в Русской Америке и принять надлежащие меры. Полномочия его как представителя компании не ограничивались ничем. Письмо было с резолюцией самого Александра.
Доклад пришлось отправить с фельдъегерем. Часть посольской свиты двинулась в Петербург сухим путем, остальные решили вернуться домой на «Надежде», которая уже готовилась к отплытию. Лангсдорфу Николай Петрович предложил поехать вместе с ним в качестве корабельного врача. Немец долго не поддавался ни на какие уговоры, и тогда Резанов пустил в ход последний козырь.
— Послушайте, Генрих, — сказал он серьезно. — Там, куда я еду, еще не ступала нога ни одного натуралиста. Наука никогда не простит вам подобной лености и малодушия.
Довод оказался решающим, и Лангсдорф засучив рукава приступил к своим новым обязанностям. Судно, на котором им предстояло выйти в море, было двухмачтовым бригом, довольно новым, но страшно грязным и запущенным. Называлось оно «Мария Магдалина», и по сему поводу офицеры с «Надежды» отпускали двусмысленные шуточки, находя немало общего между камчатской «Марией» и пресловутой библейской распутницей из города Магдалы.
Лангсдорф кое-как привел судно в божеский вид, и оно отправилось в путь, имея на борту шестьдесят зверобоев, половина из которых была больна скорбутом[57].
Из Петропавловска Резанов взял с собой двух флотских офицеров — лейтенанта Хвостова и мичмана Давыдова. Николая Хвостова Резанов знал еще по Петербургу как храброго человека и отличного моряка. Когда Российско-Американская компания стала набирать способных капитанов для работы в Восточном океане, Николай Петрович порекомендовал Хвостова.
Хвостов плавал в здешних местах уже несколько лет и был по-прежнему на хорошем счету, но… только как штурман. От губернатора Кошелева Резанов немало понаслышался о пьяных дебошах лейтенанта. Однажды, будучи во хмелю и с командой не более трезвой, он взял на абордаж какое-то бостонское судно, капитан которого не пожелал ответить на пушечный салют хвостовского корабля.
— Золотая голова, да рыло погано — на водочку падко, — со вздохом сказал Кошелев. — Хоть бы вы его приструнили.
Мичман Давыдов, восемнадцати летний юноша, был полной противоположностью Хвостова, и тем не менее они дружили. Хвостов относился к своему младшему товарищу с добродушной снисходительностью и часто вышучивал, но на людях звал по имени-отчеству.
В конце июня «Мария Магдалина» миновала остров Атту, самый западный из Алеутов, и подошла к Уналашке. Вода у берега была прозрачна, и на дне светились красно-белые коралловые рифы.
56
Пройти Татарским проливом Крузенштерну не удалось, и он решил, что Сахалин полуостров. Его ошибка была исправлена сорок четыре года спустя капитаном Невельским.