ружье из рук жены и подоспевшего сына. На полу
лежали осколки разбитого пулей глиняного кувшина, залитые его содержимым – молоком.
Гости молча прошмыгнули мимо разбушевавшегося не на шутку хозяина дома, опасливо глядя
по сторонам, быстро отвязали лошадей и дали деру.
– Слава богу, – сказал младший, вздыхая с облегчением, – успели унести ноги живыми. Ей-богу,
эти курахцы, я всегда говорил, ненормальные каки-
48
е-то. Расскажи кому – не поверит: всего-то хотели
засватать его дочь, а он в ружье. Нет, я больше в
Курах за невестой – никогда, брат. Так что, давай
ищи невесту где-нибудь в другом месте, но только
не в Курахе.
Сенокос
Гаджалим долго не мог прийти в себя от ярости,
когда какой-то сопляк бросил ему вызов и поставил условия. Коса Гаджалима скользила по траве
со свистом, и он после каждого взмаха шел на один
шаг вперед. Разбираясь со своими мыслями, куда
глубоко впутался сын Габиба, он то и дело останавливался, опираясь на косу и глядя на село.
– В чем дело, папа, ты устал? – спросил Хидир,
приблизившись к нему и сделав последний взмах.
– Не могу успокоиться, – прошипел Гаджалим,
мотнув головой. – Еще никто не позволил себе так
поступить со мной – прийти ко мне домой и сказать:
«Я украду твою дочь». – Хидир стоял с опущенной
головой, не желая нарушить разговор отца с самим
собой. – Ты хоть знаешь его, этого Джабраила?
– Да.
– И что ты можешь сказать о нем?
– Высокий парень с зелеными глазами…
– Подожди, подожди, – оборвал его отец. –
Меня не интересует цвет его глаз. Ты мне скажи,
что за семейство.
– Что он, что его отец – трудолюбивые, отзывчивые люди, – поведал Хидир, разжевывая длинный, свисшийся к подбородку стебель травы. –
Еще, Джабраил с характером – никому не даст себя
в обиду.
– Тогда, почему они такие бедные?
– Не знаю, папа, – признался Хидир. – Может,
они просто невезучие. Недавно у них сгорел сарай,
49
и им пришлось продать всю живность. К тому же,
папа, богатство в таких делах – не главное. Бедность может подкрасться в любой дом.
– Хватит, хватит, – Гаджалим гневно остановил
сына, подняв руку. – Уму-разуму меня учишь. Никто не сможет мне доказать, что бедность лучше,
чем богатство.
– Я не это имею в виду, папа, – Хидир продолжал отстаивать свою точку зрения. – В обществе
людей ценят не по количеству денег, а по их отношению к другим людям. Ну, например, возьмем
Рамазана Гасанова, директора школы, который
первым в селе получил высшее образование. Он, я
бы не сказал, что богатый, но смотри, каким уважением пользуется в селе…
– Он стал твоим учителем, сынок? – с возмущением произнес Гаджалим. – Ты несешь какую-то
галиматью. Речь идет о твоей сестре, о ее судьбе,
а ты мне решил лекцию по нравственности прочитать. Завтра не получится так, что твоя сестра придет к нам с опущенной головой, жалуясь на трудности, связанные с бедностью? И тогда этот Керим
из Ахты будет смеяться надо мной за непредусмотрительный шаг. Ты об этом не подумал. – По тону
голоса было видно, что Гаджалим примерял Джабраила в качестве зятя и искал ему место в своем
разбушевавшемся сердце.
– Я не знаю, – коротко ответил Хидир. – Этого
никто не может знать. Джабраил может добьется
большего, чем его отец. А решать, как поступить –
тебе, папа, как главе семьи.
– Ты я вижу не против, – Гаджалим наконец поставил вопрос ребром.
– Нет, – ответил его взрослый сын, полностью
отдавая себе отчет за судьбу сестры, зная хорошо
своего друга по имени Джабраил.
50
День свадьбы
Пержиан в день свадьбы в нарядном платье,
сшитом по линии талии с лифом, плотно облегающим фигуру и с нагрудником из дорогого бархата,
увешанным серебром, выглядела необычно красиво.
Отец стоял среди гостей в традиционной распашной черкеске белого цвета, изготовленной из
верблюжьей шерсти. Черкеска была надета поверх
бешмета с нагрудным разрезом. Отец в папахе выделялся среди всех высокой и строгой осанкой.