– Все свободны, – прощаясь, сказала она и, уже обращаясь к Стокову, добавила: – Лева, ты особо-то не шебурши, я сама позвоню Чудецкому. И еще… ты уж, пожалуйста, извини меня.
– За что? – расцвел пунцовой краской Стоков.
– Извини!
Когда осталась одна, достала из сумочки мобильник с записной книжкой, нашла домашний телефон Чудецкого. Рядом с ним был записан номер мобильного телефона его матери, с которой, судя по всему, по просьбе Марины Чудецкой, ее познакомил сам Дима, набрала номер домашнего телефона. Чудецкий был не из тех учеников, кто отлынивал от занятий по музыке, и если он второй день не появляется в училище, значит, приболел и лежит дома. Однако трубку никто не поднимал, и она вынуждена была набрать номер еще раз. Результат прежний – длинные гудки и никакого ответа.
Уже начиная волноваться по-настоящему и думая о том, что если бы Дима вдруг заболел, хотя в пятницу он был совершенно здоров, то он бы обязательно позвонил ей домой или на мобильник, Ирина Генриховна решила перезвонить часом позже, как вдруг ожил ее мобильник. Она невольно вздрогнула, и, как оказалось, не зря.
Звонок был от Марины Чудецкой, и по одному только ее голосу, наполненному тревогой, можно было догадаться, что с Димой что-то случилось и срочно требуется помощь. И еще Ирина Генриховна невольно подумала о том, что, видимо, не зря зациклилась сегодня на своем ученике, хотя, казалось бы, и без него хлопот выше крыши.
– Ирина Генриховна, дорогая… – голос звонившей буквально вибрировал от волнения, – Дима… Дима пропал.
– Это… это как – пропал?
– Ну ушел из дома – и нет его.
– Простите, а разве он не заболел?
– Заболел?.. – эхом отозвалась Чудецкая. – Нет! Нет-нет. Он совершенно здоров был. Да и вчера, когда я уезжала на работу…
– Простите, но я-то думала, что он действительно загрипповал и оттого уже второй день не появляется в училище. И сама только что вам звонила.
– Господи, да здоров он был, здоров! – едва ли не рыдала мать Димы. – И вчера, когда я уезжала на работу, он тоже собирался в училище. Я и вечером, когда вернулась домой, и ночью, когда глаз не сомкнула, и утром, когда обзвонила всех его друзей…
– Выходит, он еще вчера ушел из дома – и до сих пор от него ни звонка, ни привета?
– Да! Да, да, да!
– И часто с ним подобное случается?
– В том-то и дело, что первый раз.
– Что?.. – удивилась Ирина Генриховна. – Он ни разу не оставался ночевать у приятелей? Или…
Она хотела сказать «у девушки», но ее опередила Чудецкая:
– Господи, да не в этом дело, оставался он у кого-нибудь или не оставался! Конечно, случалось, что и дома не ночевал. Но… вы только поймите меня правильно. Договоренность у меня с ним: если у кого-нибудь остается или загулял не в меру, он всегда звонил мне и предупреждал, что ночью домой не придет или же придет поздно вечером. А тут… как в пропасть провалился.
Слушая взвинченный голос Чудецкой, Ирина Генриховна вдруг переключилась мысленно на свою собственную дочь, которая пока что ночует только дома, и невольно подумала о том, что не за горами тот час, когда она вот так же будет не спать вечерами, поджидая Нинку с дискотеки или со студенческой гулянки. И почувствовала вдруг, как сжалось сердце и болезненным холодком кольнуло под ложечкой.
– Простите, Марина Станиславовна, а вы… вы пробовали прозвониться Диме? Он же с мобильником не расстается.
– Неужто не пробовала! – совершенно глухим, неожиданно севшим голосом отозвалась Чудецкая. – Через каждые десять минут номер набираю.
– И что? Долгое, очень долгое молчание, тяжелый вздох и…
– Не отзывается, я… я уж не знаю, что и думать. Даже больницы все обзвонила.
– А в милицию… в милицию не обращались?
– Нет, – отозвалась Чудецкая и замолчала, видимо думая о чем-то своем.
– Но почему – нет? – удивилась Ирина Генриховна. – Если Дима пропал и не отзывается на мобильный звонок…
– Ну, во-первых, в милиции просто посмеются над тем, что совершенно взрослый парень не ночевал всего лишь одну ночь дома, а его мать-дура уже с ума сходит по этому поводу, а во-вторых… – Она замолчала, видимо не решаясь рассказать что-то глубоко тайное, может быть, даже очень неприятное, – наконец собралась с духом и негромко, будто боялась, что ее может услышать кто-то совершенно посторонний, сказала: – У Димы, как и у всякого творческого человека, маленькая склонность…
– К легким наркотикам? – чувствуя нарастающую заминку, подсказала ей Ирина Генриховна.
– Да, к легким, – торопливо подтвердила мать Чудецкого. – Он иногда с друзьями… баловства ради… – И уже чуть повысив голос: – Но вы-то откуда про это знаете?
– Да вроде бы как догадывалась.
– Догадывались?.. И… и что? Ирина Генриховна пожала плечами:
– Да в общем-то не увидела в этом ничего криминального. Студенты!
– Вот! Правильно! – взвился голос Чудецкой. – Вы не увидели в этом ничего криминального! Потому что вы музыкант. Интеллигент. А в милиции, простите меня за это слово, в каждом мальчике, который хоть раз выкурил сигаретку с планом, видят законченного наркомана. И стоит мне только обратиться к ним с официальным заявлением об исчезновении Димы, так они в первую очередь прокрутят всех его друзей и знакомых, среди которых есть и довольно неблагополучные ребята. А это… В общем, вы сами знаете, как легко замарать имя человека и как трудно его потом отмыть. И случись что с Димой… Ведь его же сразу поставят на учет в их наркоконтроль.
В словах Чудецкой была доля истины, и Ирина Генриховна не могла не спросить:
– Я могу чем-нибудь помочь?
– Да! Пожалуйста. Именно поэтому я вам и звоню.
– Чем?
– Ну-у, я знаю от Димы, что ваш муж – крупный человек в прокуратуре, так, может, он… по своим каналам…
– Но он сейчас в госпитале, – может быть, излишне резко ответила Ирина Генриховна. – И-и… и я не знаю, сможет ли он сейчас хоть чем-то помочь.
Измученная исчезновением сына, Чудецкая, видимо, надеялась на совершенно иной ответ, она надеялась на помощь, и слышно было, как она хлюпнула носом:
– Простите, я не знала. До свидания.
– И все-таки, – остановила ее Ирина Генриховна, – я попробую переговорить с Александром Борисовичем.
– Но ведь он же…
– Сегодня я буду у него и вечером перезвоню вам по домашнему телефону.
– Может, лучше по мобильнику?
– Хорошо.
Перед тем как покинуть Гнесинку, Ирина Генриховна позвонила матери Димы Чудецкого:
– Что-нибудь прояснилось? В ответ только глухой стон.
– А вы всех его знакомых обзвонили?
– Тех, кого знала и чьи телефоны нашла в его записной книжке. И ребят, и девчонок.
– Так он что, оставил книжку дома? – насторожилась Ирина Генриховна.
– То-то и странно, – уже совершенно сникшим голосом ответила Марина Станиславовна. – Обычно он ее с собой таскает, вместе с мобильником, а тут… мобильника нет, а записная книжка и кейс с учебниками дома.
Это уже было более чем странно, и все-таки Ирина Генриховна попыталась успокоить мать ученика как могла:
– Постарайтесь успокоиться, всякое бывает. Я сейчас еду к мужу, он обязательно постарается вам помочь.
Хлюпанье носом и невнятно-тихое:
– Спасибо вам. Буду очень благодарна.
Несмотря на боль, которая то приглушалась, то вспыхивала вдруг с новой силой – давала знать о себе задетая пулей кость, Турецкий пребывал в прекрасном расположении духа, по крайней мере именно так показалось его жене, когда она переступила порожек палаты, и Ирина Генриховна не могла сдержаться:
– Прекрасно выглядишь, муженек.
– Так я же чувствовал, что ты придешь, – расцвел в улыбке Турецкий и, слегка приподнявшись на локте, поцеловал ее в подставленную щеку. – А гусар, как сама понимаешь, он и в лежачем положении гусар.
– Это чего ж ты хочешь этим сказать? – хмыкнула Ирина Генриховна.