И вот мы подобрали колеса, нашли болты, и папа велел мне держать покрепче вожжи, чтоб заставить Джека стоять смирно… А Джек очень упрямился, потому что испугался грозы. Потом мистер Моррисон взял да поднял фургон, сам, один. Фургон-то был какой тяжелый, а мистер Моррисон поднял его, как пушинку. Папа быстро надел первое колесо…
И тут в него выстрелили…
– Кто… – начала было я.
– По дороге ехал грузовик и остановился как раз за нами, пока мы занимались этим колесом, чтоб надеть его. Только мы-то грузовик не слышали, как он подъезжает, никто из нас не слышал, ведь лил дождь и гром гремел, к тому же они ехали без зажженных фар, пока не остановились. Их было по крайней мере трое, в этом грузовике-то, и, как, только папа их увидел, он протянул руку за своим дробовиком. Вот тут они и выстрелили в него, и он упал, а левая нога оказалась под фургоном. И вдруг… вдруг Джек как рванет! Это он выстрела испугался и встал на дыбы, а я… я не удержал его… и… фургон переехал папе ногу. – Голос у Стейси тут надломился, и он воскликнул: – Это из-за м-меня папа сломал ногу!
Я обдумала, что он сказал, и, положив руку ему на плечо, возразила:
– Нет, вовсе не из-за тебя. Это те люди виноваты.
Какое-то время Стейси не мог говорить, и я не торопила его.
Наконец он откашлялся и продолжал хрипло:
– Как только мне удалось, я… я привязал Джека к дереву и бросился к папе, но папа велел его не трогать, а мне самому спуститься в канаву. После того как они выстрелили в папу, они накинулись на мистера Моррисона, хотели с ним расправиться, но он оказался проворней и много сильней их. Всего я не мог видеть, было темно, только когда свет передних фар падал на них. Мистер Моррисон подхватил одного, словно пушинку, и бросил на землю, да так, что все косточки у того затрещали. Тогда другой из тех двоих, что остались, у которого было ружье, выстрелил в мистера Моррисона, но не попал.
Мистер Моррисон взял да нырнул в темноту, подальше от светящихся фар, а они за ним.
– Дальше я уж не видел, – сказал Стейси, бросая взгляд на дверь, за которой лежал папа. – Слышал хруст, удары. Кто-то кричал и сыпал проклятьями. А потом ничего не стало слышно, кроме дождя, и мне стало жутко страшно. А вдруг они убили мистера Моррисона, испугался я.
– А вот и не убили, – вставил свое слово Малыш, глаза его так и горели от возбуждения.
Стейси кивнул.
– Потом я увидел вот что: в свете грузовика появился человек, он шел спотыкаясь, подобрал с дороги того, которого бросил мистер Моррисон и перекинул его через борт грузовика, а потом вернулся, чтобы помочь третьему, у которого была сломана рука. Она неловко висела у него сбоку. Потом они развернули грузовик и укатили.
– А потом что? – спросил Малыш.
Стейси пожал плечами.
– Ничего. Мы надели второе колесо и поехали домой.
– Кто это были? – резко выдохнула я.
Стейси посмотрел на меня и спокойно ответил:
– Я думаю, Уоллесы.
От испуга настала минутная тишина, потом Кристофер-Джон со слезами на глазах спросил:
– Стейси, а… а папа наш умрет?
– Нет! Конечно, нет! – поспешил ответить Стейси.
– Но он совсем не двигался…
– Не надо, чтоб папа умер! – заплакал Малыш.
– Да он просто спал, мама же сказала. Просто спал.
– Ура, а когда он проснется? – закричал Кристофер-Джон, слезы так и катились по его пухлым щекам.
– Ну… у-утром, – сказал Стейси и обнял обоих, Кристофера-Джона и Малыша, чтоб успокоить. – Вот дождетесь утра и сами увидите. Утром он уже будет здоров.
Больше Стейси не сказал ни слова; он так и не снял с себя мокрой, грязной одежды. Мы тоже замолкли, получив ответы на все наши вопросы. Но все равно нам было страшно, мы сидели молча и слушали, как дождь, теперь уже мягко, стучит по крыше, и смотрели на дверь, за которой лежал папа, мечтая, чтоб скорей настало утро.
10
– Ну, как это выглядит? – спросил меня папа, когда я проходила через комнату, направляясь к боковой двери.
Прошло больше недели, как его ранили, это было первое утро, что он поднялся. Он расположился у холодного очага, на голове еще оставалась повязка, а сломанная нога покоилась на деревянном стуле.
Глаза были прикованы к маме, сидящей за своим письменным столом.
Мама отложила карандаш и нахмурилась, глядя в большую счетную книгу, открытую перед ней. Она рассеянно следила за мной, ожидая, когда я закрою за собой дверь с сеткой от насекомых, и тогда сказала:
– Дэвид, ты думаешь, нам именно сейчас пора этим заняться? Ведь ты еще не совсем здоров…
– Я настолько здоров, чтобы услышать, что мы почти на мели. Так что скажи мне все, как есть.
Я спрыгнула со ступенек и уселась на последней. Мама помолчала немного, прежде чем ответить папе.
– С половиной хэммеровских денег по закладной мы выкрутимся, чтобы оплатить июньский взнос…
– И это все?
– Ну, пара долларов еще останется, но это все.
Оба помолчали.
– Ты считаешь, надо написать Хэммеру и одолжить еще денег? – спросила мама.
Папа не сразу заговорил.
– Нет… – наконец сказал он. – Я все еще не хочу, чтобы ему стало известно про эту историю. Если до него дойдет, что я не на железной дороге, он пожелает узнать, почему, а я боюсь рисковать, зная его характер. Всякое может произойти, проведай он, что выкинули эти Уоллесы.
Мама вздохнула.
– Боюсь, ты прав.
– Я сам знаю, что прав, – сказал папа. – Дела так обстоят здесь, что, явись он сюда, не скрывая свой гнев и бешенство, его еще, чего доброго, повесят. Нет уж, пока хуже не стало, мы как-нибудь без него обойдемся. – Он минуту подумал. – Может, придется продать одну-две коровы с телятами, чтобы заплатить взносы за июль – август, а может, и нашу свинью. А вот к концу августа надо так постараться с хлопком, чтобы заплатить за сентябрь… Вполне возможно, что придется ехать в Виксберг, когда надо будет очищать хлопок. Вряд ли удастся в этом году воспользоваться очистительной машиной Харлана Грэйнджера.
Снова наступило молчание, потом мама сказала:
– Дэвид, мама поговаривает о том, чтобы ехать в Стробери, на следующую ярмарку…
– Нет, нет… – Папа не дал даже закончить. – Страсти слишком накалились.
– Я говорила ей это.
– Я тоже поговорю с ней… Нам что-нибудь надо приобретать до первого урожая хлопка?
– Сейчас подумаю… батарейки и керосин ты купил в последнюю поездку… да, но вот что нам нужно больше всего – распылитель против насекомых. Жуки на хлопке расплодились такие вредные…
– А как с едой?
– Муки, сахара, дрожжей и всякого такого на донышке, но мы выйдем из положения, не обязательно же каждый день печь печенье и маисовый хлеб. Совсем кончился перец, да и соли маловато, но с этим тоже можно не очень спешить. Да и кофе все вышло… Зато в саду все скоро созреет. Так что можно не тревожиться.
– Не тревожиться… – пробормотал папа, и оба замолчали. Потом он вдруг взорвался, словно получил новый заряд злой силы. – Ах, если бы эта нога не была сломана!
– Тише, Дэвид, чтобы Стейси тебя не услышал, – предупредила мама. – Ты же знаешь, он до сих пор корит себя за твою ногу.
– Я ведь сказал мальчику, это была не его вина. Откуда у него столько сил, чтобы удержать Джека.
– Я-то знаю, но он все равно корит себя.
Папа неожиданно рассмеялся.
– Ну разве не смешно? Уоллесы стреляют из ружья мне в голову, я ломаю себе ногу, а мой сын ругает за это себя. Нет, о чем я мечтаю, это взять кнут и отстегать этих Уоллесов, всех троих, так отстегать, чтоб рука устала.