Ну, да. С такой энергичностью вряд ли в ближайший десяток лет она на небеса отправится. Да и слава богу. Я даже рад.
Джина бегала по комнате. Что называется, из угла в угол. Благо, здесь было где развернуться. Видимо, наконец-то ей представилась возможность хорошенечко размяться.
– Да ничего, Джина. Живи. Радуйся жизни. К слову, если тебе вдруг в голову придёт манипулировать мной, то сразу хочу сказать: номер не пройдёт. Я готов хоть сегодня вернуть тебе деньги, которые ты тогда дала на развитие моего бизнеса. К слову, хочу сказать спасибо. За поддержку. Правда, ради неё пришлось мне жениться, но я и об этом не жалею.
– Не жалеешь? – остановилась она на полпути и пытливо посмотрела мне в глаза.
– Нет.
– У тебя ж липовая семья, Геннадий.
– Липовая она была, когда ты выкрутила мне руки. А потом всё было по-настоящему. Да и сейчас. В общем, с женой и сыном мы сами разберёмся, как нам жить. Мне бы хотелось, чтобы ты не вмешивалась. Дала нам наконец-то свободно дышать. Ты следила? Убедилась, что мы семья? По-моему, пора успокоиться.
– Жена и сын, говоришь? А ты уверен, что это твой ребёнок?
Она ударила в самое уязвимое место. Я на миг замешкался.
– Вот видишь: не уверен. Да он и не твой сын, Геннадий. Только слепой этого не увидит.
Я пытался подобрать слова, чтобы возразить, но не находил. Как-то она зацепила меня, почву из-под ног выбила.
На секунду зависла пауза. И в это мгновение раздался голос Коти:
– Папа…
И столько в этом голосе растерянности и отчаяния, что меня аж подкинуло. Я вдруг понял: он услышал, что сказала Джина.
Я подошёл и наклонился. Посмотрел Косте в глаза.
– Ты её не слушай, сынок. Она старая. У неё мозги ку-ку – слабые. Сама не соображает, что говорит. Иди сюда. Ты мой, слышишь? Мой сын.
Я взял Костю на руки, прижал к себе и почувствовал невероятное облегчение. Поцеловал в рыжую макушку.
– Да она всё врррёт, пап! – возмутился мой Рыжик. – Мне мама сказала, что ты мой папа настоящий! А мама всегда говорит прравду.
Удивительно. Он зарычал. Как француз. Но это уже был самый настоящий звук «р»!
– А ну ещё раз скажи, сынок? – попросил я его.
– Врррёт! – повторил упрямо ребёнок, и выпятил вперёд подбородок. И я вдруг понял, на кого он похож. На меня! Такой же упрямый и деловой, когда его достают!
– Надо твоему логопеду подарить букет цветов, – пробормотал я. – Сработало. Великолепно.
А потом я понял, что слишком тихо в комнате. Джина не возмущается и не прыгает больше. Я обернулся, продолжая прижимать Костю к себе.
Она стояла и глотала слёзы. Нет, не ревела – это выше её достоинства. Но глаза у неё блестели так, что выдавали её по самую макушку.
– Наконец-то ты вырос, Геннадий. Не мальчик, но муж. Научился принимать самые важные и ответственные решения. И даже если умру, я буду спокойна.
«Хватит умирать!» – хотелось на неё прикрикнуть, но она не дала открыть мне рот. А после её слов мне и кричать перехотелось.
– Точно таким был твой дед, светлая ему память. Рыжим, как солнце. Ярким, как тёплый луч. Я ни секунды не сомневалась, что Костик наш. Но ты этого не знал. И то, что принял единственно правильное решение, греет мне душу. Всё же не зря я тогда настояла на той свадьбе.
– Вот вы где, – разрушил трогательный момент Димка. – Я бы не хотел мешать, но там Лиля. Уснула. А сама горит. Горячая, как печка. Кажется, заболела.
64. Самые важные слова
Лилия
Они мне мешали спать. Тормошили. Что-то испуганно лопотал Костик, ругался и приказывал Генка. На заднем фоне каркала Джина, и невозмутимо отвечал ей Ваня.
Я их всех слышала, а глаза открыть не могла. Свинцовые веки. Налились тяжестью. И я ничего не хочу – только спать. Неужели я не заслужила?
– Лиль, послушай меня. Ты слышишь? – голос Крокодила петардой взрывается в моей голове. – Открой глаза, любимая. Пожалуйста.
И тогда я поняла: это сон. Крокодил не может упрашивать, а любимая – вообще из области фантастики.
– Отстань, – пробормотала я. – Мне очень хороший сон снится. Ничего не знаю. Я должна его до конца досмотреть.
А потом всё кончилось. Кто-то шлёпнул мне мокрую тряпку на лоб. Пришлось экстренно проснуться, но ничего хорошего из этого не получилось. Меня трясло, колотило, зуб на зуб не попадал. Потом я горела, чувствовала себя плохо, капризничала, сбрасывала одеяла.
Генка меня на руках в нашу спальню нёс. Прижимал к себе. Целовал в лоб. А может, температуру мерил губами – не знаю. Только руки у него нежные, а сам он встревоженный, как никогда раньше.