Видя присевшего на корточки врача, собака начинает скулить ещё больше.
Ты держишь её мощные лапы и шепчешь: «Тихо, Эрна, тихо. Ничего страшного. Всё хорошо».
Врач набирает в шприц нужную дозу дитилина.
Эрна всё скулит. Она чует что-то неладное.
Твоё сердце разрывается в клочья. На миллиард кусочков. Как в калейдоскопе…
И сквозь этот калейдоскоп ты слышишь собственный голос. Голос, который лжёт.
– Не бойся, Эрна. Не бойся…
Это говорит твой голос. Он кажется равнодушным. Холодным, как ночь на Плутоне в далёкой точке афелия.
Врач присматривается к венам на передних лапах собаки. Он выбирает вену покрупнее.
Эрна всё скулит. Твоё сердце разрывается на триллионы кусочков.
Игла входит под лохматую кожу…
Эрна скулит ещё громче.
Поршень шприца продвигает прозрачный дитилин вперёд. Дальше, дальше, дальше…
Ты видишь, как кожа на лапе вздувается лохматым бугорком.
А Эрна всё скулит и скулит и уже даже не пытается вырваться.
И если ты считаешь, что животные не чувствуют смерти, то круто заблуждаешься.
Врач прекращает давить на поршень шприца, так и не введя весь дитилин. Он выуживает иглу из лапы Эрны и говорит:
– Чёрт, в вену не попал… Под кожу пошло…
Ты поднимаешь глаза на врача. Ты смотришь на него с нескрываемым гневом. С ненавистью. Ты хочешь схватить его за хлипкую шею и начать с остервенением долбить его башкой об угол вещевого шкафа, пока его мозги не вылезут наружу, а глаза не вывалятся из орбит.
Но ты сдерживаешься. Ты продолжаешь держать свою любимую собаку, чтобы киллер в белом халате сделал ещё одну попытку её прикончить. Ты держишь её и шепчешь:
– Всё хорошо, Эрна. Не бойся. Всё будет хорошо…
Ты никогда не произносил столько лживых слов за три секунды.
Ветеринар набирает в шприц ещё одну дозу дитилина. Он даже не взглянул в твои глаза, когда обмолвился о неправильном введении иглы. Просто он понимает, что мгновенно превратится в пепел под действием твоего взгляда. Поэтому он продолжает заниматься своим делом.
Игла опять протыкает кожу на лапе, и поршень опять толкает прозрачный дитилин вперёд.
Эрна уже не скулит. Она просто хрипит. Выдохлась.
Ты сидишь поверх неё, держа её передние лапы руками, и обильно потеешь. Так обильно ты давно не потел.
– Сейчас она заснёт, – произносит врач, выуживая иглу пустого шприца из вены собаки. – Потом прекратит дышать, и у неё остановится сердце…
Несколько секунд спустя, которые для тебя длятся вечность, ты замечаешь, что Эрна затихает. Она прекращает хрипеть и теперь лишь тяжело дышит.
Она дышит всё слабее и слабее. Слабее и слабее… Глаза её закрылись.
– Вы уже можете её отпустить, – говорит тебе врач и убирает принадлежности в сумку.
Ты слышишь эти слова где-то на другом краю Вселенной. Много дальше афелия Плутона. За Поясом Койпера.
Ты разжимаешь вспотевшие кисти и выпускаешь обмякшие лапы Эрны. Она лежит и не движется. Будто уже умерла.
– Сейчас её сердце уже остановится, – говорит врач и поднимается на ноги. – Где здесь можно помыть руки?..
Человек – странное существо.
Невзирая на всю этическую надстройку, культуру и религию, это всё же самое жестокое порождение нашего мира.
В первом классе тебе читают стих «Что такое «хорошо» и что такое «плохо», заставляют учить его наизусть и с выражением читать у доски, а затем отпускают домой, где ты с друзьями находишь под деревом сорочонка, выпавшего из гнезда.
Он ещё совсем маленький. Наверное, и слепой ещё. Летать пока не умеет. Ты с друзьями заботливо сгоняешь с него муравьёв, берёшь его на руки, поднимаешь с земли и внимательно осматриваешь…
А потом вам становится весело.
Вы отмечаете, что он довольно забавно открывает свой клюв, видимо, прося у матери пищи. Ваша фантазия начинает безудержно работать. Она, как паровой котёл, принимается пыхтеть, генерируя идеи.
Сначала один из вас бросает в широко разверзнутый клювик совсем маленький камушек. Очень маленький.
Сорочонок закрывает клюв и почти никак не реагирует на подброшенную бутафорскую пищу. Тогда вам становится любопытно, и вы пальцами открываете створки клюва пошире и принимаетесь совать в розовую молодую глотку камушки покрупнее.
Сперва один камушек, потом второй, третий… Камни становятся всё крупнее и крупнее. Они уже с трудом проходят внутрь, и тогда приходится проталкивать их палкой.
Вы останавливаетесь только тогда, когда клюв сорочонка уже попросту разворочен, а из глотки торчат крупные обломки пыльных камней.
Ты не знаешь, видела ли сорока из гнезда, что вы сотворили с её детёнышем, но тебе как-то плевать. Вам всем плевать.