Тогда она опустилась на колени и начала молиться, сначала яро и неистово, но постепенно ее исступленность ослабела, слова стали путаться, и она умолкла. В полубессознательном состоянии Танифь поднялась на ноги и обнаружила, что стоит на вершине холма, ночной ветер играет ее прядями, а взгляд невольно устремлен в ложбину у подножия.
Сердце девушки сжалось в страшном предчувствии. Внизу, у основания склона, в неземном голубоватом свете расставленных по кругу свечей, слуги Сатаны уже все приготовили для нечестивой церемонии. Она сразу догадалась, что злые силы, хотя и окольными путями, но все же вывели ее к Большому Шабашу и ей придется участвовать несмотря ни на что.
Танифь постояла еще немного, чувствуя, как кровь отливает от лица, а ужас вызывает во всем теле неприятную дрожь. Она хотела отвернуться и скрыться в сулящем одиночество и покой ночном мраке, но не могла оторвать глаз от отвратительного изваяния, взгромоздившегося на каменный трон, перед которым сатанисты изображали свое гнусное челобитие. Какие-то дьявольские путы удерживали ее ноги, и, хотя материнские заклинания все еще звенели у нее в ушах, Танифь была не в силах отвести взор от омерзительного богохульства, творящегося в полной тишине в каких-нибудь ста ярдах от того места, где она находилась.
Время для Танифь больше не существовало. Могильный холод, клубясь и извиваясь в невидимых водоворотах, медленно подполз по склону к ее ногам и обжег их ледяной волной. Так купальщик, нырнув поглубже в теплое море, получает внезапный шок, соприкоснувшись с прохладными слоями воды внизу. Холод подымался все выше и выше, пока не достиг уровня груди. Руки и ноги онемели, и все ощущения как-то притупились. Потом вдруг наступила противная ноющая боль, от которой хотелось кричать и плакать. Танифь с отвращением и ужасом смотрела, как пиршество на полуночном банкете входило в свой апогей и похожие на упырей человеческие фигуры жадными ртами высасывали содержимое бутылок. Вдруг ей страшно захотелось пить.
Несмотря на то, что руки и ноги похолодели, во рту, казалось, все пересохло. В горле жгло и першило. Девушку охватило желание прыгнуть в беснующуюся толпу, вырвать у них одну из бутылок и поднести горлышком к воспаленным губам. Однако что-то более сильное, коренящееся в сознании, удерживало и не пускало. Видение матери уже не стояло у нее перед глазами, но в мозгу остался какой-то прочный и ясный отпечаток высокой и стройной фигуры одетой в белое женщины со сверкающим бриллиантовыми звездочками обручем в зачесанных назад волосах.
При предании позору Святого Причастия она почувствовала, что коченеет. Танифь попыталась закрыть глаза, но веки не слушались, и молчаливые горькие слезы обильно заструились по щекам. Она попробовала было перекреститься, но застывшая в оцепенении рука не повиновалась сигналам мозга и так и осталась безжизненно висеть. Тогда девушка решила сотворить молитву, но язык вдруг распух и прилип к гортани, а в уме куда-то пропали даже самые первые слова из «Отче наш» и «Аве Мария». И тут она с убийственной ясностью поняла, что даже быть свидетельницей такого страшного надругательства над святыми понятиями и атрибутами будет достаточно, чтобы получить заслуженное проклятие на веки вечные. До нее дошло, наконец, что стремление присутствовать на дьявольских сатурналиях было не что иное, как припадок сумасшествия, как страшная заразная болезнь, переданная ей через общение со спятившими, трясущимися внизу полупривидениями и полувампирами.
И напрасно она хотела преклонить колени и освободиться от царящего вокруг ужаса. Все человеческие пороки невидимыми флюидами вошли в ее жилы и непреодолимо тянули к себе, к ярко освещенному пятну, резко выделяющемуся в темноте ночи.
Танифь увидела, как сатанисты сбросили с себя одежды, и в который раз содрогнулась. Она смотрела на безобразный голый танец и думала, что ее вот-вот вырвет. Все они были там: старая мадам Д'Юрфэ — тряся огромными жирными ягодицами, с необыкновенной резвостью скакала, будто молодая здоровая козочка; индус — мясистый и отвратительный, со смуглой блестящей кожей; узкобедрая американка — кожа да кости, с пустыми висящими грудями; евразиец — размахивающий во все стороны обрубком руки и галопирующий вокруг неуклюжего рыжего ирландца, чье брюхо выпучилось и торчало, как у китайского божка.
— Они сошли с ума. Просто сошли с ума, — Танифь вновь и вновь повторяла эту фразу, раскачиваясь взад-вперед и безудержно рыдая. Руки ее сжались в кулаки, ногти врезались в кожу, а зубы часто стучали.
Режущая слух и разрывающая барабанные перепонки музыка внезапно оборвалась, танец прекратился, и полуживотное стадо сгрудилось в тесную кучу вокруг трона Сатаны. В первую секунду Танифь подумала, а что же следующее, и еще раз попробовала отвернуться. Но тут в центр вывели Саймона, и она поняла, что наступил момент дьявольского крещения. Новые злые токи пронзили все ее существо. Вопреки воле и разуму ноги сами пошли вперед.
Танифь в панике осознавала, что, поочередно ступая то левой, то правой, она приближается к роковому месту. Застывший вопль ужаса застрял в горле, так и не раздавшись. Она попыталась опрокинуться на спину, но тело окаменело и ничего нельзя было противопоставить засасывающему вакууму. Ей не одолеть это злое влияние. Оставалось только принять неизбежное и медленно, но верно подойти туда, где вслед за Саймоном Дьявол примет и ее душу.
После дикой музыки на берегу озера воцарилась полнейшая тишина. Развращенные безумцы находились от Танифь теперь не более чем в десяти ярдах. И вдруг ей захотелось взвыть и заскулить, потому что чудовищная рогатая голова козлоногой твари повернулась в ее сторону и, безошибочно найдя в темноте глаза девушки, пристально уставилась прямо в них своими зияющими очами.
И сейчас уже Танифь знала, что уготованной ей участи избежать не удастся. И Рекс, и мать пришли с дружескими предостережениями слишком поздно. Силы, которые она хотела подкупить и склонить на свою сторону, держали ее теперь мертвой хваткой. Омерзительный ритуал все-таки состоится, как бы ни противились ее тело и душа. Откуда-то свыше на Танифь вдруг снизошло полное и окончательное знание, что в этот самый миг проклятья начинается бесповоротное падение в бездонную яму.
СИЛА СВЕТА
При виде нервного срыва герцога Рекс тоже чуть было не поддался панике и на лбу у него выступила холодная испарина. Но все-таки сумел взять себя в руки и уже в следующее мгновение ощутил на своих плечах непривычный груз чрезвычайной ответственности. Рекс был — натура щедрая и никогда не кривил душой. Вот и сейчас он вынужден был признать, что его большая, как показалось бы со стороны, храбрость обусловлена тем, что знания его о грозящей им опасности не так обширны и глубоки, как у отчаявшегося друга. Он решил действовать так, как будто его более опытный товарищ ранен и на какое-то время выведен из строя и ему приходится брать командование на себя.
— Все. Этого мы допустить никак не можем, — сказал он с неожиданной твердостью и, склонившись к де Ришло, обнял его за трясущиеся плечи. — Ты остаешься здесь. А я пойду на сцену и покажу им несколько пируэтов.
— Нет, Рекс… нет, — герцог схватил его за рукав. — Ты и не заметишь, как они сомнут тебя и раздавят.
— Неужели? Это мы еще посмотрим, — Рекс довольно хохотнул. — Ну а если это случится, то у тебя наконец-то появится что-то, что можно предъявить полиции, и она поверит. Невеликое, но все же — утешение знать, что хоть за мое-то убийство эти сволочи получат по заслугам.
— Обожди! Одного я тебя не пущу, — де Ришло с трудом поднялся на ноги. — Как ты не понимаешь, что сейчас я меньше всего боюсь смерти? Один лишь взгляд этого Козла может запросто лишить тебя рассудка. И с чем я тогда заявлюсь в Скотленд-Ярд? Знаешь ли ты, что добрая половина пациентов наших психиатрических лечебниц посходили с ума без всякого видимого повода, по крайней мере с медицинской точки зрения мозг их вполне нормален? Истинная причина их умалишения — это демоническая одержимость, произошедшая оттого, что они взглянули на вещи, которые при обычных обстоятельствах человеку видеть не положено.