- Почему я тебя так хочу? - прошептала в исступлении молодая женщина, оплетая руками шею любовника и обводя языком раковину его уха.- Может, я распутна до безобразия?
- Ты великолепна!
Ей ещё хотелось его кое о чём спросить, но Майкл прильнул к её губам уже совсем другим поцелуем, от которого помутилось в голове и сами по себе призывно разъехались ноги...
ИННИН.
Инн жила все месяцы до родов в 'Кастл-роке'. Округлялась талия, где-то там внутри шевелился младенец, и это была единственная реальность в жизни юной женщины, давно уже потерявшей всякие ориентиры. Поместье Бисби было крайне тихим местом, и казалось отрезанным от остального мира. Здесь неограниченно правил гувернер Тони - Рауль де Соланж, малоразговорчивый и суровый соотечественник. Он подписывал счета, увольнял и принимал на работу прислугу, следил за маленьким хозяйством и вел обширнейшую переписку, чуть ли не со всем миром, судя по диковинным адресатам на конвертах.
Иннин никто не трогал, и у неё была возможность обустроить жизнь по собственному желанию. Беда заключалась в том, что этих самых желаний у неё не было - стойкая горечь на сердце, тоска по Эдвину не давала сосредоточиться, хоть на чем-нибудь ещё. Вот и приходилось ей неприкаянно бродить по тенистым садам усадьбы или мерить шагами библиотеку, механически сжимая в руках какой-нибудь томик, так и нераскрытого романа.
Бисби за всё это время она видела не больше трех раз, да и только мельком. Он приезжал к сыну, и, держа мальчика на коленях, подолгу беседовал с месье Раулем, но так как её на эти свидания не приглашали, то Инн считала за лучшее держаться от этого джентльмена как можно дальше. Она по-прежнему его боялась, чуть ли не до тошноты!
Когда люди проводят так много времени в одном доме, то волей-неволей начинается сближение. Месье Рауль ничуть не форсировал события, и Инн не смогла бы точно назвать тот час, когда их церемонные беседы превратились в нечто большее, но к концу третьего месяца пребывания в 'Кастл-рокке' они уже свободно разговаривали обо всем на свете.
Первой поведала свою грустную историю, конечно же, она. Соланж её внимательно выслушал. Это произошло в один из весенних вечеров, когда уличная сырость загнала их в уютное тепло гостиной. Тони уже спал, а месье Рауль лениво ковырялся в каких-то бумагах, частью просматривая их, частью откидывая, а Инн опять бездельничала. У неё всё валилось из рук.
- Так нельзя!- довольно резко сделал ей замечание собеседник. - Уныние - самый тяжкий грех из всех совершаемых человеком! Вы здоровы, у вас есть крыша над головой - что ещё нужно для благополучных родов?
Инн нервно улыбнулась.
- Наверное, любовь отца ребенка!
Рауль откинул в сторону кипу бумаг и холодно воззрился на печальную француженку.
- Мадемуазель, любовь - это для порядочных женщин! Для куртизанок - только разврат и унижение, неужели вы этого не понимали, когда дали согласие стать содержанкой герцога? Что за глупые иллюзии? Спустись с небес на землю, и выкиньте всю эту слезливую чушь из головы!
Инн окатило жаром от столь прямого оскорбления.
- Я не давала согласия на такую мерзость,- горячо заговорила она,- у нас с Эдвином всё было вовсе не так!
- Извините за излишнее любопытство, а как у вас было? Знаете, люблю познавательные истории....
И Инн, запинаясь, и то и дело отвлекаясь на попутные пояснения, пусть путано, но разъяснила собеседнику, каким образом оказалась в столь незавидном положении. Тот слушал терпеливо, не перебивая, лишь покачивая в особо важных местах головой.
- Ох, мадемуазель,- с тяжелым вздохом подвел он итог, - не знаю даже, найдется ли в двух наших королевствах вторая такая дурочка, как вы!
Инн опешила, широко распахнув ошеломленные подобным откровением глаза. Месье Рауль милостиво пояснил свою мысль:
- Отказаться от высокой чести стать женой богатого, порядочного человека, ради жалкой участи уличной девчонки?! Здесь нужно быть не просто дурочкой, а феноменальной идиоткой, сумасшедшей!
- Но я...
- Понятно, что вы этого не хотели, но, мадемуазель, неужели даже сейчас вы не понимаете, что вас элементарно облапошили, обвели вокруг пальца, чтобы уложить в постель человека гораздо более чуждого и нелюбимого, чем лорд Кавендиш?
- Я люблю Эдвина!- гневно возмутилась Инн.
Но Соланж лишь оделил её покровительственным взглядом.
- Графиня, - сухо заметил он,- мне неудобно говорить вам об этом, но вы любите не Мортланда, а саму любовь, потому что это чувство возникло в вас именно тогда, когда вы стали любовниками.