ЛОНДОН.
После того, как Иннин 'вкусила' запретных наслаждений, она постоянно находилась в заведенном состоянии непрерывного беспокойного ожидания. Чтобы она ни делала, чем бы ни занималась, девушка постоянно настороженно прислушивалась, чтобы не пропустить звуков подъезжающего экипажа. Доходило до того, что скрип рессор мерещился ей даже по ночам, и, путаясь в ночной рубашке, она подбегала к окну, чтобы потом разочарованно вернуться назад.
- Эдвин,- с блаженным придыханием исповедовалась она перед своим единственным другом - статуэткой мадонны,- почему я раньше не замечала, какое это благозвучное имя? Имя древних и могучих королей, на нем отсвет славы, силы, благородства...
Непроизвольно, как будто в одночасье резко поглупев, Инн начала награждать своего любовника совершенно несвойственными ему чертами характера. И не видела противоречий между этим идеалом и тем, как она относилась к герцогу всего лишь месяц назад, пока он не приохотил её к наслаждениям плоти. Когда недремлющая совесть напоминала ей об этом, девушка живо оправдывалась.
- Я просто его не знала! И ласки тут совсем не причем! Холодность Эдвина скрывает под собой горячее сердце, а жестокость - вовсе не жестокость, а твердость, свойственная людям его положения. Ведь быть герцогом это такая ответственность - он сам мне говорил! А насилие...,- тут её щеки начинали полыхать стыдом,- я сама виновата! Вела себя столь неразумно. Ведь вокруг Эдвина одни лгуны и прихлебатели, актрисы и падшие женщины, вот он и не верит никому! Но со временем герцог поймёт, что мы ровня, и все-таки женится на мне! Мы обязательно, обязательно будем счастливы!
Мадонна смиренно слушала, обращенный к ней горячечный лепет. Мраморная и прекрасная, она была со всем согласна, даже с тем, что вчерашний негодяй Мортланд так неожиданно превратился в рыцаря без страха и упрека.
Любовники нередко проводили совместные, полные страсти ночи, но всё же гораздо чаще Инн замирала в тоскливом и бесконечном ожидании. Зато, когда герцог всё-таки приезжал, она в полном восторге сбегала с лестницы и повисала у него на шее.
- Любовь моя!
Только теперь до Иннин дошло, почему обычно так спешили её горничные, приводя свою госпожу в порядок. И она сама их испуганно торопила, с быстротою молнии выныривая из ванны, натягивая сорочку и пеньюар, всовывая ноги в кокетливые туфельки без задников.
- Быстрее, быстрее! - то ли заклинала, то ли ругала она негритянок, в ужасе представляя, как раздраженный её задержкой герцог в гневе покидает дом на целые недели.
- Иди сюда, моя французская кошечка,- развязанным жестом хлопал себя по колену Мортланд, располагаясь с любимым бренди в столовой,- посиди со мной!
И зарывшись лицом в его расхристанную рубаху, Инн блаженно затихала, дожидаясь, когда он либо заговорит, либо потянет её в спальню. Когда она находилась в такой опасной близости от тела возлюбленного, в ней всегда стремительно и жарко разгоралось плотское желание, и Мортланд никогда особо не тянул с его удовлетворением. Можно сказать, что герцог и его любовница нашли общий язык на ниве любовных наслаждений, идеально подходя друг другу.
Но если Мортланда абсолютно всё устраивало в сложившемся положении вещей, то в Инн с каждым днем, наоборот, всё сильнее зрели опасения, что рано или поздно, но сиятельный любовник её оставит, и как тогда жить без него?
И как-то он исчез на целых две недели.
То утро было серым. Вернее, на улице-то светило скупое осеннее солнце, но бедной девушке было не до этого. Всё было немило, ни к чему не лежала душа!
Инн неуверенно и со стыдом покосилась на мраморную мадонну.
- Я знаю, что веду себя недостойно, что совершаю страшный грех, и мне надо бы стыдиться и каяться, но что же делать, если я больше всего на свете хочу его увидеть? И...
Она в отчаянии закрыла запылавшее лицо руками, стремясь укрыть его от мраморного лика святой:
- ... я люблю его плотски, хочу, вожделею! Прости меня, Пресвятая Дева! Но пусть он придет! Пожалуйста - пусть придет, и я сотню раз прочитаю 'Ave'...
Наверное, её мольбы были услышаны, потому что под вечер Мортланд все-таки приехал в Вудвилл-холл. Деловито поцеловав кинувшуюся к нему, истомившуюся любовницу, он велел подать ужин.
- Ах, душа моя,- поглощал он приготовленный предусмотрительным Анатолем бифштекс,- мне так жаль, но я вынужден сократить свой визит в Лондон.
Побледневшая Инн горестно ахнула от такого разочарования. Увидев слезы на её ресницах, герцог тепло улыбнулся.
- Сегодня ночь проведу у тебя. Не плачь, милая! Вчера я случайно узнал, что проездом в Лондоне находится известный акушер - австриец Людвиг Шнитке. Говорят, в своем деле он первоклассный дока. Беременность Лили очень важна для дома Тейлоров...
Он говорил и говорил о Лили, а Инн едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос. Казалось, что герцога вообще ничего не интересует, кроме сестрицы! А вот её заставляли пить отраву, хотя именно она - Иннин могла бы родить его собственного ребенка. Это было несправедливо!
Ужин затягивался, хотя у неё не было аппетита и не хотелось вести разговоры об абсолютно неинтересных материях - шляпке Лили, здоровье Лили, беременности Лили. И когда Мортланд, наконец-то, встал из-за стола и протянул руку, она так и засияла от радости.
- Пойдем, ангел мой!
В постели он был только её, и там не было места для проблем кузины. И Инн твердо пообещала себе, что не даст Эдвину о ней вспоминать. Поэтому поцелуй, которым она припала к губам любовника был необычайно страстен.
Как же она его любила в этот миг! Так любила, что не могла довольствоваться простыми поцелуями, ей хотелось попробовать на вкус всё его тело, ощутить запах кожи, услышать биение сердца, раствориться в любовнике целиком, без остатка.
В голове кружились багряно-оранжевые круги, какое-то странное шипение раздалось в ушах, и она слышала речитатив из неясных непонятных слов. Гудел отчетливо слышный барабан, а широко распахнутые глаза вместо мокрого от пота напряженного мужского лица вдруг увидели страшные каменные стены с жуткими изваяниями идолов, блики факелов и чьи-то зеленые, странно узкие и блестящие глаза:
- И-ш-та-р, И-ш-та-р, И-ш-т-а-р!
Её второе никогда не употребляемое имя звенело, угрожающе заполоняя всё вокруг. Это было настолько страшно, это дарило такое наслаждение, что Инн не выдержала и зашлась в отчаянном и протестующем крике, судорожно уцепившись в нависшие над ней плечи. Жаркая волна нахлынула с такой силой, что утопила её, растворив и жуткое видение, и сознание, и муку, и наслаждение в огненном мареве другого мира, где алмазные звезды взорвались в голове, прежде чем бросить её в черную бездну беспамятства.
Инн опомнилась от брызг воды, упавших на лицо. Она неохотно распахнула глаза, и сразу же увидела встревоженное лицо Эдвина, внимательно вглядывающееся в неё. Но брызгала водой все-таки Джина. Итальянка стояла рядом с чашкой воды.
- Выпейте, миледи!
Пить хотелось, но оказалось, что ей далеко не просто утолить жажду. Почему-то тряслись губы, а руки оказались неподъемными.
- Что со мной? - даже язык и то шевелился с трудом, налившись тяжестью.
Мортланд скупо улыбнулся, и прилег рядом на постель.
- Я всегда знал,- туманно заметил он,- кто скрывается в вас! С того самого дня, когда вы просили вернуть кошку!
Инн недоуменно нахмурилась. Ей не понравилось это замечание. Странно, но в голосе любовника слышалось осуждение.
- Я не понимаю...
Теперь уже герцог открыто вздохнул:
- Страстная и темпераментная женщина - мечта любого мужчины!
- Я не могу и не хочу быть мечтой любого. Да и вас, очевидно, не радует эта мысль! Я люблю вас...
Мортланд почему-то раздраженно сморщил нос и отвёл потемневшие глаза.
- Ты полюбила бы любого, кто раскрыл тебе тайны плоти, так как путаешь любовь со сладострастием! Довольно распространённая ошибка!