Прок говорил еще много, и Кан очень скоро потерял нить рассказа. Прежде, чем уснуть, он запомнил, что потянулся за мятной плиткой.
...он проснулся оттого, что больно дернулось сердце... Кангасск вскочил и стал оглядываться по сторонам. Тихо. И его, проспавшего невесть сколько за этой огромной бочкой, никто даже не заметил и не разбудил. Он сам проснулся... отчего?
Кан перевел дух и потихоньку сориентировался в обстановке: он на палубе, сидит спиной к бочке с яблоками. Вон капитан, вон Орион спустился со своего наблюдательного поста наверху и подошел к ней. О чем-то спокойно говорят. Все нормально.
Словно в насмешку над этим убогим самоутешением, сердце дернулось еще раз. Миг спустя Птармика объявила боевую готовность... и команда поднялась, без криков и шума, словно боясь потревожить кого-то, притаившегося в беззвездной ночи.
- ...боевой тримаран, - доложил капитану Орион. - О двух двигателях. Пока подкрадывается, а на топливе - догонит, без сомнений. И команда на такой зверюге должна быть человек триста. Мы в проигрыше, как ни крути.
- Что ты предлагаешь? - сурово спросила Птармика.
- Уйти в Губительный Архипелаг, - ответил Орион. С непреклонной ноткой, не изжитой за три тысячи лет.
- Ночью?! Да ты что, сдурел? - так и взорвалась старуха. - Я не дам размолотить мой корабль о скалы!.. - кажется, она прибавила еще несколько крепких слов, но сын звезд ее не слушал.
Орион приблизился на шаг и положил руку на штурвал.
- Я слишком хорошо помню Губительный Архипелаг, - сказал он хмуро, понизив голос. - Он множество раз спасал мои корабли и помогал грабить чужие. И я провел бы "Ювель" меж его зубов с закрытыми глазами. Уступи штурвал, капитан. Я посажу этого Сумаха на мель. И мы уйдем без боя.
И Птармика отступила; в глазах ее читался благоговейный трепет... Легенды не врали. Он действительно был страшным пиратом... Он видел в ночи то, что невозможно видеть. Он проводил корабли там, где невозможно провести. Он появлялся во мраке из ниоткуда. Он умел самое простое слово сказать так, что любой дрогнет и повинуется. И, говорят, сражался, как миродержец...
Жестокий Орион, Орион Воин Мрака, Орион Кровавый Свет... так его звали, и эти слова вмещали многое...
Алый рассвет над растерзанным в ночи кораблем, залитые кровью палубы и чад горящей резины. Тишина после ада. До сих пор люди верят в пирата-призрака, что появляется из тьмы безлунных, беззвездных ночей и после разбоя возвращается в нее - эту славу у Ориона не сумел украсть даже Сумах. И если Зига-Зига остался в веселых портовых песенках, то Орион, сын звезд, пират Жестокий Орион - молчащее, темное пятно в истории моря Чермасан...
...Он четко и уверенно развернул корабль. Взгляд Птармики задержался на его лице на долгий-долгий миг... Как зло может быть прекрасно?.. Но Орион был прекрасен...
Сумах, стоя на носу центрального марана и, прищурившись, зорко вглядывался в кромешную тьму. Ни один матрос на его корабле не понимал, как можно видеть даль безлунной ночью, когда поднявшийся утренний туман закрыл своей серой мутью даже звезды. Впотьмах люди "Черного Ската" спотыкались о канаты, случайные предметы и порой друг о друга - пока что Сумах не разрешал зажигать фонари, - и с благоговейным трепетом смотрели на своего капитана: Сумах, белокожий и беловолосый, в темноте походил на привидение. Мрачная слава тянулась за ним; он прятал от дневного света свои больные красные глаза под двумя черными стеклами, вставленными в серебряную оправу; поговаривали также, что это не простое стекло, а вулканическое - то самое, за которое на Севере светит лесоповал, а на Юге - шахты Люменика: холодный обсидиан...
Сумах был жесток и хитер, как и подобает грозе морей, но он был всего лишь человеком. Человеком, обратившим болезнь, полученную с рождения, себе на пользу. Да, кожа его белее первого снега, и солнце нещадно жжет ее, не оставляя загара, а глаза приходится прятать от дневного света, но зато он прекрасно видит в темноте...
...И "Ювель" со своей зеленой чешуей и узорчатыми парусами сиял для него, как драгоценный изумруд, там, где обычный глаз не различал ничего. Конечно, ему, человеку, не тягаться с Орионом, сыном звезд: будь "Ювель" выкрашен в черный цвет, или будь на его палубе стояла такая же темнота, как сейчас на "Черном Скате", знаменитый пират не различил бы ничего, разве что подошел бы очень близко.
Сумах услышал осторожные шаги и обернулся.