- Давно ты был здесь?
- Тридцать веков назад. Я плавал тогда под флагом Зиги-Зиги.
- Ты был пиратом?! - аж привстал из-за стола Кангасск. Глаза у него так и вспыхнули. Как недавно у той девчонки...
- Был, - пожал плечами Орион. - Это странные, а местами, честно скажу, темные страницы моей жизни. Серег до сих пор при каждом случае мне это припоминает.
- Никогда бы не подумал, - мотнул головой Кан... Сейчас он криво улыбался краем рта. Сколько еще сюрпризов в запасе у Ориона?.. - А что тебя привело... к пиратству?
- Зига-Зига... Я был просто заворожен этим человеком, - ностальгично вздохнул сын звезд. - Я им восхищался и никак не мог его разгадать. Как жестокость и мудрость могут уживаться вместе, в одной душе?.. - он помолчал. Отхлебнул эля. Поморщился... и вдруг рассмеялся: - Да, Кан, ты меня по-другому представлял, наверно? Думал, раз я такой старый, я весь честный и правильный, так ведь?.. А я был неплохим пиратом, пил ром бочками и брал корабли на абордаж. Убивал и миловал, одних бросал акулам, других осыпал золотом. Я делал что хотел, что сердце подсказывало. Я был свободен... - бурная речь оборвалась неожиданно, точно навстречу поднявшемуся ветру вдруг захлопнули окно. Уже немного грустно, Орион добавил: - Странное было время...
- Должно быть, ты сильно изменился с тех пор, - сказал Кангасск. - Хоть убей, не представляю тебя пиратом!
- Кто угодно изменится за тридцать веков, - на свой манер возразил Орион. - Каким был бы сейчас Зига, даже я не берусь сказать... Людям всегда не хватает времени...
В такие моменты Кангасск Дэлэмэр с некоторым огорчением вспоминал, что он и сам человек. В обществе бессмертных легко об этом забыть...
Взгрустнув, Кангасск нерешительно двинул кружку обратно, поглядел на темную жидкость прищуренным глазом и все-таки хлебнул. Эль на вкус был неплох, и вскоре все печали куда-то улетучились, а кровь в висках стала стучать в такт зажигательным песням со сцены.
Незаметно для себя Кан прихлебывал еще и еще и как-то не уловил момента, когда комната вокруг поплыла перед глазами, а голова стала тяжелой и медленно опустилась на руки. Вскоре он уже спал.
Странный сон он видел. Слишком ясный для затуманенного крепким элем сознания...
...Он видел Ориона пиратом. С окровавленной саблей; с алой повязкой поверх висков. Дикая ухмылка искажала его лицо, и глаза сияли нехорошим светом - в предвкушении битвы...
А ведь слукавил ты, Кангасск, когда сказал, что пиратом его не представляешь: ведь все сходится, и ясно теперь, откуда идут суровая ирония да то и дело возникающий повелительный тон, который сын звезд потом ловко обращает в шутку... Время не заглаживает всех следов, никогда...
"На абордаж!!!" - кричит тот, на тридцать веков моложе. Тем же голосом, тем же тоном, только свободнее, даже не думая сдерживаться. И вот он уже рубит направо и налево - и люди падают, как трава.
Образ меняется. Видно, сражение давно утихло, команда Ориона празднует победу... и под общие крики пускает капитана захваченного корабля прогуляться по доске. И Орион, сын звезд, подталкивает не решающегося сделать шаг человека кончиком сабли. Хохот...
И - последний поворот сна. Тот же Орион, но притихший и посерьезневший, спасает девушку с затонувшего корабля. Он поднимает худенькое, безвольное тело одной рукой: она без сознания. В легкой ночной сорочке, кружева которой шевелит ветер.
Команда окружает своего капитана, жадно пялится на прекрасную пленницу, слышится довольное хихиканье, похожее на скрип старых палубных досок.
"Молчать! - сурово бросает им Орион. Он оборачивается - и взгляд его обещает смерти, как перед битвой. - Тот, кто тронет ее, или обидит, пусть даже словом, даже взглядом, пойдет на корм акулам. Я предупредил," - говорит он с твердым, морозным спокойствием, от которого любого проберет жуть.
Низкорослый, широкоплечий, словно могучий вековой дуб, видавший многие ветра и бури. Нет, никто, никто не посмеет его ослушаться. Он обводит команду взглядом, и пираты опускают глаза...
Спящий Кангасск восхитился в тот момент. Как зло может быть прекрасно? Но Орион был прекрасен...
Что было дальше?.. Сны не идут так далеко...
...Мералли помнила небывалый шторм, жестокий и расчетливый, точно разумное существо, и спасительный обломок мачты, за который она уцепилась; и жажду, и палящее солнце следующего дня; и пронизывающий холод следующей ночи, но дальше этого... ничего... только собственное имя.