Дядя всегда был сильно увлечен медициной и совершенно равнодушен к финансам и банковскому делу, так что даже после совершеннолетия доверил управление своей половиной наследства моему отцу. Правда, после… смерти моих родителей ему пришлось включиться в дела. Карлайл продал семейный бизнес, открыл частную клинику и вложил деньги в производство лекарств и медицинского оборудования. Видимо, дед сильно ошибся в его деловых качествах, потому что в итоге Карлайл сделал на этом огромные деньги…
Через год после свадьбы родителей родилась Розали, а еще через четыре года – я. Мама не любила вспоминать бабушку, но она унаследовала от нее артистичность, музыкальность и удивительные вокальные данные. К тому же, выросшая в среде актеров, она была сильно увлечена всем, что с этим связано.
Мама обожала книги и с самого раннего детства прививала нам вкус к хорошей литературе, отдавая предпочтение классике. Может, кому-то и рассказывали на ночь сказки, нам же с сестрой читали Шекспира. Удивительно, но мама делала это настолько артистично, читая чуть ли не в лицах, что нам никогда не было скучно! Она частенько устраивала семейные спектакли с нашим участием, привлекая еще и соседских детей. Поэтому нет ничего удивительного, что я наизусть знаю реплики Ромео – это была ее любимая пьеса.
Мама научила меня играть на гитаре и отдала в музыкальную школу, а Роуз с удовольствием занималась в балетной студии. Это только звучит скучно, Белла. На самом же деле, у нас было самое замечательное и веселое детство, дружная семья… а потом не осталось ничего… – Эдвард замолчал и со свистом втянул воздух. Белла видела, как мучительно искривился его рот, а светлая грусть в глазах моментально сменилась нечеловеческой болью и глубочайшей печалью. – Что же произошло? – как можно мягче спросила девушка. – Их убили, Белла, – тихо проговорил Каллен, закрывая глаза, – прямо в нашем доме… ночью… спящих… нашим же кухонным ножом… Белз показалось, будто ее ударили в солнечное сплетение. Она пыталась сделать полноценный вдох, хватая ртом воздух, но что-то словно мешало ей, закручиваясь в груди в тугой узел. Только что услышанное невозможно было осмыслить, уложить в голове, в это трудно было поверить, а представить, что подобное могло произойти с человеком, неожиданно ставшим тебе таким близким, еще труднее. Белла взглянула на Каллена, надеясь, что все это ей лишь послышалось, но тот по-прежнему сидел неподвижно, а из-под его полуопущенных ресниц начинала свое печальное скольжение одинокая слезинка. Белз порывисто обняла Эдварда, прижимая его к себе и укачивая, словно ребенка, который упал и расшиб себе коленки. Девушка не знала, нуждается ли он в этом, но она сама чувствовала такую необходимость, потребность обнимать его как можно крепче, чтобы забрать хотя бы малую часть той душевной боли, что терзала Каллена своими когтями уже столько лет. – Я был там… – прошептал Эдвард, положив свою голову к Белле на колени. – Знаешь, в детстве я боялся грозы и с первым же раскатом грома бежал в спальню к родителям. Поэтому если под вечер небо затягивало тучами, мама оставляла в их с отцом комнате включенный ночник… в ту ночь тоже была гроза… Я очень плохо помню, что же произошло… только кровь… много крови… везде, даже на моей пижаме… По версии полиции меня разбудил гром, я пошел в спальню родителей и, скорее всего, застал там убийцу, который не успел разделаться и со мной только потому, что его спугнула Розали. Сестра должна была остаться ночевать у подруги, живущей неподалеку, но поругалась с ней и вернулась домой. Именно Роуз вызвала полицию. Копы не нашла никаких улик и, как ни старались, не смогли заставить меня вспомнить лицо убийцы. В моей памяти остался только расплывчатый силуэт, какие-то картинки, сменяющие друг друга с такой скоростью, что невозможно ничего разобрать… только кровь на моих руках… это я помню четко… слишком четко. Мне часто снится та ночь, я просыпаюсь от собственного крика, пытаюсь вспомнить сон, но не могу. Я отчаянно хватаюсь за что-то в своем подсознании, но оно все ускользает и ускользает от меня, однако и отпускать не хочет, кружа надо мной, словно хищник над добычей… – Эдвард замолчал, чтобы найти в себе силы продолжить свою исповедь. Не обращая внимания на текущие по ее щекам слезы, Белла гладила Каллена по голове, пропускала сквозь пальцы пряди его еще влажных от пота волос, осуществляя тем самым свое давнее желание. Но ее мысли и чувства сейчас никак не были связаны с эротическими фантазиями. Белз вспоминала их первый разговор в коридоре, когда он сказал ей, что она ничего не знает о жизни. Эдвард был прав! Никогда прежде Белле не доводилось сталкиваться с такой трагедией, поэтому сейчас девушка чувствовала себя морально раздавленной чужим горем и отчаянием. Белз была уверена, что сама она не смогла бы справиться с чем-то подобным, и оттого ее переполняло восхищение силой и стойкостью этого мужчины, что сейчас так доверчиво и беззащитно склонил перед ней свою голову. – Нашими опекунами стали Карлайл и его жена Эсме, – снова продолжил Эдвард. – Чтобы оградить меня и Роуз от той шумихи, что подняла пресса, дядя переехал вместе с нами в Сиэтл и открыл здесь частную клинику. На тот момент ему было всего двадцать семь лет, а Эсме и того меньше, но они были полны решимости стать для нас семьей. Вот только у них ничего не вышло… Страшно, когда рушится твоя жизнь, Белла, а если это происходит в том возрасте, когда у всех остальных она еще только начинается… мне было только десять лет, а я уже ненавидел весь мир. Я вдруг узнал, что такое одиночество и страх… меня душила щемящая тоска по родителям, которая неожиданно сменялась детской обидой и злостью, ведь они бросили нас с Роуз, оставили одних, предали! Так я думал… Белла, ты даже не представляешь, как больно терять самых родных и любимых людей! Это как медленно действующий яд, который циркулирует по твоим венам, постепенно разъедая тебя изнутри… Именно тогда я и решил, что больше не позволю себе никого полюбить. Мне казалось, что так я отгорожусь от новой боли потерь. И начал я с Карлайла и Эсме. Я стал упорно взращивать в себе ненависть по отношению к ним, старательно возводя стены вокруг себя, пресекая любые попытки наладить со мной контакт, не позволяя приласкать... Днем я был маленьким монстром, а по ночам кричал и звал маму. Розали было не лучше. Она стала совершенно неуправляемой и портила жизнь дяде, как только могла: самые низкие баллы в школе, прогулы, какие-то парни на байках, проколотый пупок – и это только малая часть устраиваемых ею протестов. Но зато мы с сестрой сблизились, как никогда. Я помню, как она пришла ночью в мою комнату, сжала руку и сказала, что только мы сами есть друг у друга, мы вдвоем и есть семья, а все остальные – враги. Я слушал Роуз, затаив дыхание, и верил каждому ее слову. Карлайл переводил меня из школы в школу, потому что нигде я не задерживался надолго. Стоило кому-нибудь из одноклассников задеть меня за живое, я тут же пускал в ход кулаки и зубы, как маленький звереныш… я был очень жестоким, Белла… Будучи подростком, я связался с шайкой беспризорников, потому что ненавидел мальчишек из счастливых и богатеньких семеек, которые окружали меня в школе. Мне казалось, что среди таких же одиноких и озлобленных волчат я почувствую себя своим, стану одним из стаи. Я убегал из дома, жил по нескольку дней в каких-то трущобах, пока Карлайл не находил меня и не возвращал домой. Мы воровали еду из супермаркетов, пряча ее за пазухой, взламывали дома, в которых никто не жил, чтобы переночевать там. Я научился драться… отчаянно, не обращая внимания на боль. Я не стал счастливее, но то, что пережил тогда, закалило меня, сделало сильнее. Я и сам не заметил, как превратился в бездушную тварь с каменным сердцем… ни любви, ни тоски, ни жалости… – Эдвард замолчал на минуту, а потом злобно рассмеялся и добавил: – Но жизнь настоящая сука, Белла! Она еще доказала мне не раз, что и это было всего лишь иллюзией, моей первой маской, за которой прятался все тот же мальчишка, зовущий во сне своих родителей, отчаянно вцепившись руками в одеяло! Белз не знала, какие слова утешения можно сказать сейчас, да они и не были нужны Эдварду. Разве слова могли унять тот погребальный костер, на котором он медленно, но верно сгорал? У девушки возникло нестерпимое желание отдать Каллену хоть маленький кусочек своей нежности, чтобы он понял – она с ним, она рядом… Ей захотелось пролиться над ним дождем, чтобы погасить это адское пламя. Белла погладила немного колючую щеку Эдварда, наклонилась и легонько поцеловала его в висок, почувствовав при этом, как тело парня сотрясает крупная дрожь. – Тебе холодно? – прошептала она, проведя рукой по спине Каллена, обтянутой все еще влажной рубашкой. – Холодно… – эхом отозвался Эдвард, только сейчас почувствовав, как неприятно холодит кожу промокшая от пота ткань. Приложив титанические усилия, он заставил себя подняться и, пошатываясь, подойти к креслу, где лежала его джинсовка. Первым делом Каллен прикурил сигарету и блаженно затянулся, выпуская изо рта сизую струйку дыма. Эдвард расстегнул несколько пуговиц рубашки и стянул ее через голову, намереваясь переодеться в джинсовую куртку. Белла, словно завороженная, наблюдала за ним. Ведомая неожиданно возникшим желанием дотронуться до его идеальной обнаженной спины, она поднялась с пола и подошла к нему. Когда до Каллена осталось не больше метра, внимание девушки привлек небольшой, аккуратный шрам на правом плече парня. У Чарли было несколько точно таких же отметин, поэтому Белла совершенно точно знала, что это не что иное, как след от пули. В голове Белз замелькали возможные варианты случившегося с Калленом, и при этом каждый следующий был значительно страшнее предыдущего. Почувствовав на себе пристальный взгляд, Эдвард развернулся к девушке. Она скользнула взглядом вдоль его совершенного торса и в ужасе замерла, дойдя до талии: там были четко видны два тонких шрама, идущих с разных боков и заканчивающихся где-то в районе пупка, практически опоясывая Каллена.