Вероятно, связь времен осуществляется не всегда зримо и по прямой. Нужно очень зоркое сердце, чтобы рассмотреть ниточку духовной преемственности, ниточку, связывающую нас с ушедшими волшебниками купаловской сцены. Иногда задумываешься, как витиевато переплетаются судьбы живых и уже ушедших от нас служителей Мельпомены. В каком странном взаимодействии противоборствующих идей и конкретных человеческих судеб часто формировалась наша театральная история...
Купаловцы перешагнули черту своего 80-летия, и мне очень хочется, чтобы мы помнили имена тех, чьи души навсегда поселились на этой сцене, незаметно оберегая ее...
Хочется, чтобы традиции, которые исповедовали лучшие купаловские актеры и режиссеры, не пропали бесследно, чтобы эту эстафету подхватили следующие поколения, бережно сохранив самые ценные крупицы прошлого, составляющие феномен Купаловского театра.
Сохранение традиций... Как емко сказал об этом К. С. Станиславский: «Замечали ли вы, что в театральной жизни... почему-то вдруг, неожиданно природа выбрасывает целую труппу, а к ним в придачу и писателя, и режиссера, и все они вместе создают чудо, эпоху театра. Потом являются продолжатели великих людей, создавших эпоху. Они воспринимают традицию и несут ее следующим поколениям. Но традиция капризна. Она перерождается, точно синяя птица у Метерлинка, и превращается в ремесло, и лишь одна наиболее важная крупинка ее сохраняется до нового возрождения театра, который берет эту унаследованную крупинку великого, вечного и прибавляет к ней свое новое. В свою очередь, и оно несется следующим поколениям и снова на пути растеривается, за исключением маленькой частицы...»
Думаю, что неслучайно новое поколение купаловцев ищет сегодня свой путь, свое направление в пластике, в выразительности жеста, в отточенности движений («Крывавая Мэры» — реж. А. Гарцуев, 1996 г., «Болей чым дождж...»— реж. П. Адамчиков, 2001 г.). Бесспорно, они привнесут что-то новое, что-то свое, но главное, чтобы не были сметены ветром «наиболее важные крупинки»...
Откровенно говоря, по поводу будущего у меня никогда нет «похоронных» настроений. Уходят люди, уходят талантливые люди, гибнут дела, замыслы, но движение вперед в любом театре остановить нельзя. Невозможно. Его можно только затормозить. Затормозить неглубокой драматургией, серой режиссурой, поверхностной актерской игрой. Печально, если период так называемого «торможения» затягивается. Но я верю, что все, перерождаясь, возрождается, приобретает новые очертания, новые краски и мчится дальше, мчится к неизвестным просторам будущего...
СОРОКОВЫЕ — РОКОВЫЕ...
Война переплетала наши судьбы, цепляла, разрывала, опять соединяла, сплетая невероятные жизненные ситуации, порой трагические... Это было не просто суровое время, это была наша история, наша судьба...
22 июня 1941 года. Первый день войны. Театр - в моей родной Одессе на гастролях. Утро. Воскресенье. Я что-то читала, и в это время по радио прозвучало выступление Молотова. Боже мой, а рядом никого нет! Стефания Станюта, с которой мы вместе жили, ушла на утренний спектакль. Не понимая толком, что произошло и чем это все грозит, я только почувствовала, что случилось что-то страшное, и бегом помчалась в театр. Прибежала. Леонид Рахленко готовился к очередному выходу на сцену. (В это утро купаловцы показывали спектакль «Хто смяецца апошнім» по пьесе Кондрата Крапивы. Рахленко играл роль Горлохватского.) Я прямо к нему с испуганными глазами: «Леонид Григорьевич! Я только что слышала выступление Молотова. Война! Напали немцы!..» Он сказал: «Тише, тише!.. Не паникуй, пожалуйста. Этого просто не может быть». Вот так был воспитан наш советский народ. В полной убежденности, что мы все находимся за крепкой спиной. Рахленко ушел на сцену, а к театру стали подходить все, кто не был занят в утреннем спектакле. Состояние у каждого было жуткое, ведь в Минске остались семьи, родственники.
Вскоре собралась вся труппа. По радио передали, что «бомбили Минск»... Наступили минуты какого-то оцепенения, сквозь гнетущую тишину прорвался женский плач. Лица всех были суровыми и сосредоточенными. Каждый вспоминал родных и близких, отгоняя от себя страшные мысли.
Моя мама и муж с сыном (от первого брака у Оскара Абрамовича был мальчик Виктор, который жил с нами с 2-летнего возраста) остались в Минске. Куда-то бежать звонить — было бесполезно. Связь с Минском прервалась
Позже я узнала, что муж с Виктором пешком шли по московскому направлению. Железная дорога была повреждена, многие дома были разрушены (в том числе и дом, в котором мы жили). В то время в Минске на гастролях находился МХАТ во главе с Москвиным. Оставив все декорации, они уходили из Минска через Борисов. Москвин, встретив на дороге моего супруга с ребенком, принял его «под свое крыло». Шли пешком. Их вел какой-то местный мальчик, который только что потерял своих родителей. Через несколько дней они добрались до Можайска, а оттуда уже им помогли доехать до Москвы.