Начинались наши репетиции в газоубежище дома № 12 по улице Горького. Мы подготовили три программы, которые были приняты Дирекцией фронтовых театров, и в начале 1943 года, получив распределение на линию Украинского фронта, фронтовой театр начал беспокойную походную жизнь.
Бесспорно, большим преимуществом нашего «Огонька» была его мобильность. Вся труппа состояла из нескольких актеров, баяниста (Сережи Козеева) и директора (Галины Клочковской, молодой, энергичной женщины). Женскую часть труппы представляли только два человека: Галина Павловна Гонтарь, актриса одного из московских театров, и я, раба Божья Броварская.
Мужская часть труппы состояла из Володи Балашова, выпускника актерского факультета ГИТИСа (после войны он приобрел широкую известность как диктор Всесоюзного радиовещания), Федора Липскерова, выпускника режиссерского факультета ГИТИСа, который был автором, режиссером и популярным конферансье многих эстрадных номеров нашего театра, и старейшины «Огонька», уже довольно немолодого актера Тимофея Степановича Хлыстова.
Мы очень любили свой маленький театр. Конечно, для всех нас это была неожиданная форма существования в искусстве, но наша преданность театру была истинной.
Иногда у нас было по 5 (!) спектаклей в день. Мы переезжали в кузове грузовой машины из одного места в другое.
Часто сценой для выступления служила просто лесная поляна. Мы любили шутить: «Лучшая мировая сцена, где акустика под каждым кустиком!» Порой, не успев начать концерт, слышали команду: «Все в укрытие!» - над нами появлялся вражеский самолет. «Антракт» длился полчаса, а потом - все равно наше выступление.
Вместе с армией наш «Огонек» и наступал и отступал. Однажды после концерта в одном из полков мы попали на заминированную дорогу, и лишь невероятная случайность спасла от беды грузовик, в котором мы ехали.
Невозможно забыть тот момент, когда нам скупо и лаконично сообщили, что части, в которых мы сейчас работаем, попали в окружение. Перед командованием стояла задача: наиболее точно выбрать момент для прорыва. Удивительно, но командир прежде всего подумал о нас, потому что в данной ситуации ему казалось, что именно артисты были более беззащитны: «Значит, так. Ваш грузовик (а у нас был грузовик) будет двигаться в самом центре. Впереди, по бокам и сзади будут ехать постоянно стреляющие орудия». Машина, которая двигалась за нами, ехала задом наперед. Она стреляла навстречу идущему окружению, потому что кольцо сжималось.
И когда, наконец, удалось прорваться, командир батальона, буквально постаревший на наших глазах, бледный, весь покрытый испариной, сказал: «Ну все, считайте, что мы родились в удачный день».С чем только не приходилось встречаться! Нас бомбили, обстреливали орудийным и минометным огнем, но «Огонек» все равно продолжал гореть и делиться своим теплом с фронтовым зрителем.
Помню, перед самым Первомаем, попав под артиллерииский обстрел фашистов, мы все же добрались до дивизиона «катюш» и оказались на передовых позициях. За «героическое прибытие на передовые и хороший концерт» командир распорядился щедро накрыть нам стол.
На следующий день, Первого мая, я встала очень рано. Пять часов утра. Тишина. Ни выстрела, ни шума. Непривычная звенящая тишина, от которой мне стало невыносимо жутко. Словно природа притаилась в ожидании страшного удара. Согнувшись, почти не дыша, я осторожно пробралась по окопам на командный пункт.
— Сюда нельзя!..
— Я на минуточку. Что случилось? Почему так тихо?Подошел командир (у него была редкая украинская фамилия — Пидопрыгора) и тихо сказал:— Они думают, что мы сегодня будем отмечать праздник Первого мая.Он подвел меня к перископу и разрешил посмотреть. Немцы находились на расстоянии 120—150 метров. Они брились, смеялись, что-то кричали по-немецки, смысл доносившихся слов заключался в том, что «русские сегодня будут пить».
Командир усмехнулся:
— Они ошибаются. Мы сегодня будем не пить, а бить. И бить крепко...
Спустя несколько месяцев в газете «Правда» был напечатан список награжденных почетным званием Герой Советского Союза. В этом списке я прочитала фамилию командира дивизиона «катюш» Пидопрыгоры, вспомнила его мягкий украинский выговор и искренне порадовалась за него и за то, что судьба сталкивала меня на фронте с замечательными людьми.
Почему-то я не вспоминаю войну только в черном цвете. Может быть, потому, что я была молодой и вокруг тоже было много молодых. И несмотря на то, что мы все находились под определенным психологическим прессом, постоянно помня об опасности, все равно были улыбки, был юмор, было какое-то согревающее сердечное тепло и желание дарить радость.