Зритель на фронте особый зритель. Мы испытывали доброжелательное отношение к нам от рядового до генерала. Они настолько были внимательны, настолько счастливы, настолько благодарны, что невозможно было передать то полетное ощущение радости, которое охватывало и нас, артистов, после каждого концерта. Мне казалось, в тот момент все были одержимы общей идеей и каждым артистом владела потребность жить и работать только для фронтового зрителя. Этим отличались мы от многих театральных бригад, выезжающих в армию на короткое время.
Спустя несколько месяцев (перед немецким наступлением) Верховный Главнокомандующий отдал приказ всем невоеннообязанным покинуть передовую.
И мы выехали в Москву. Наша труппа артистов спустя какое-то время получила назначение на Карельский фронт, но мне по семейным обстоятельствам пришлось поехать с мужем и Виктором, который в то время был тяжело болен, в Пензу.
В Пензе я пробыла один год. Нам дали крохотную комнатку в перенаселенной гостинице. В городе было очень много эвакуированных людей, но все относились друг к другу с теплотой и терпением. Меня сразу приняли в Пензенский драмтеатр. Приняли хорошо, коллектив театра был очень доброжелательный, и уже с первых дней пришлось целиком и полностью включаться в работу. В этом театре я сыграла Ирину («Три сестры» А. П. Чехова), Роксану («Сирано де Бержерак» Э. Ростана), Аннушку («Обыкновенный человек» Л. Леонова) и центральные женские роли в «Последнем кафе» Н. Шкваркина и в пьесе К. Симонова «Так и будет».
Было радостно, что дела на фронте шли уже хорошо, что советские войска подходили к Берлину. Никогда не забуду солнечный майский день окончания войны.
Все жители города — инженеры, рабочие, артисты — все без исключения, высыпали на улицу. Бесконечный поток ликующих людей! И я в этом счастливом радостном потоке мчалась то к центру города, то на какие-то улицы, то в какие-то районы, куда меня несло вместе с ликующей толпой. Вокруг нескончаемый хоровод улыбающихся лиц. Удивительное состояние! Люди обнимались, плакали, благодарили друг друга. И я кого-то радостно обнимала, что-то радостно кричала, кому-то махала руками, существовала в каком-то полетном беспамятстве. И в таком же «ненормальном» состоянии была вся Пенза, все города и села. И вся страна. Конец... Конец войне!..
Прошло уже много лет... Мы перешагнули в третье тысячелетие. Сегодня смотрю на молодежь и думаю о том, как много изменилось в нашей жизни. Так и должно быть. Это нормально. Только бы не менялись наши чувства и не зарастала память.
...По радио звучит песня «Огонек» и я мысленно возвращаюсь в те «сороковые — роковые...». Вероятно, у каждого в жизни есть определенные моменты какой-то высшей собственной необходимости. Мы ощущаем эти моменты «оголенным нервом своей души». И эта необходимость и причастность к чему-то великому и настоящему дает удивительную подпитку всей дальнейшей жизни, дает сознание того, что и твоя частица душевной энергии влилась в солнечный поток побеждающей Любви...
Кто знает, может быть, там, на фронте, моя улыбка была последним согревающим лучом солдату, который после концерта уходил в бой и... не возвращался. Кто знает...
РЯДОВЫЕ МЕЛЬПОМЕНЫ
Перебираю старые фотографии... Из прошлого высвечиваются имена, лица, голоса и события... Что-то ярко, что-то уже блекло... Я — не театровед и не театральный критик, чтобы анализировать ту или иную творческую судьбу. Нет... Я всего лишь актриса, актриса, которая вспоминает...
***
Придя в Купаловский театр, я почти сразу (как говорят в Одессе) «пришвартовалась» к Ольге ГАЛИНОЙ. Ольга Владимировна — прежде всего — интеллект, а потом уже замечательная актриса и обаятельная женщина. Галина была воспитанна, интеллигентна, обладала редкой выдержкой. Это была актриса тонкого вкуса и исключительной сценической культуры.
Высокая, статная, красивая, умеющая и имеющая право играть самые лучшие драматические роли, Ольга Владимировна была чрезвычайно скромна и часто говорила: «Нет-нет, что Вы, я это не вытяну, я этого не сыграю. Нет, это должна играть Лидия Ивановна Ржецкая или Вера Николаевна Полло». Это был человек, абсолютно лишенный эгоизма. У каждого из нас время от времени буква «я» все-таки вибрирует, а Галина умудрялась эту букву куда-то прятать.
Помню, в 1948 году, когда я работала в Куйбышевском драматическом театре, Галина прислала мне очень короткое письмо: «Зина, у нас в Минске убили Михоэлса». Все. В трудные минуты она была так лаконична, что за каждым словом чувствовалось объемное многоточие. Поразительная наивность и чистота, которую Ольга Владимировна сумела сохранить до конца своих дней, постоянно удивляли окружающих. Очень метко сказал о ней Лев Литвинов: