Какую он таскает штуку».
Короче, говорили: «Шут!
Уж нам не положить ли руку
На индюка. Прогнать урода-дурака!»
И так твердила до тех пор,
Пока, благодаря его супруге,
А может быть, и по заслуге С
удьба его не возвела
В министры! У царя-орла.
Как только принял он портфели,
К нему все птицы налетели,
Кричат, что он умен, красив...
Ну и так далее... (Прекрасная басня. Я говорила, что автор -— Крылов, но ни тогда, ни тем более сейчас я в этом не уверена.)
Меня поблагодарили. Я вышла и стала ждать «приговора». Из нашей пятерки прошли два человека: Майя Казак и я, Зина Броварская. Боже мой! Моему восторгу не было предела! Я буквально завизжала от счастья и бросилась обнимать женщину, которая зачитывала решение, а та, сделав паузу, добавила: «Но Вас, Броварская, приняли условно. Вы должны на второй тур приготовить все только на русском языке: и прозу, и поэзию, и басню. В противном случае, извините...» Ее слова абсолютно не подействовали на меня. В тот момент я согласна была подготовиться даже на китайском.Пулей помчалась в библиотеку. Общежитие, где поселили, находилось в Останкино, недалеко от леса, несколько дней ходила по лесу со сборником Лермонтова и читала, читала, читала так, как я тогда понимала. Выбрала себе «Боярина Оршу» и несколько отрывков из прозы.
И вот второй тур.
Я выдала весь арсенал своего русского языка. И в конце, словно подытоживая, окрыленно и с задором опятт прочитала басню «Индюк». Это вызвало какую-то античную реакцию. Баталов, улыбаясь, спросил:
— Простите, Вы танцуете?
— Танцую!
— Вы поете?
— Пою!
— А что Вы можете спеть?
— А все, что хотите!
— А станцевать?
— Все, что пожелаете!
Вызвали концертмейстера.
— Что будете танцеватъ?
Я подумала: «Что угодно, только не «Лебединое озеро» и быстро выпалила:
— Могу «Яблочко»! Матросский танец. Знаете?
Они улыбнулись. Заиграла музыка, и я вихрем понеслась по сцене в своем голубом ситцевом платьице с белым воротничком. Конечно, танцевала я неумело и непрофессионально, но задора и смелости во мне было человек на двадцать.
Меня с трудом остановили.
— Скажите, а этюд Вы можете сделать?
Этюд? Я понятия не имела, что это такое. Что хотят от меня? Чтобы я рисовала им этот этюд или пела его? Но решила и здесь не сдаваться. А, будь что будет! Зина! Не отступать!
— И этюд могу! — выпалила я.
Баталов говорит:
— Вы сидите у окна и смотрите, как по улице проходят люди. Разные: и интересные, и неинтересные, и знакомые, и незнакомые. Пожалуйста, сделайте нам этот этюд, чтобы нам понятно было, кто идет по улице.
— Сейчас... Сейчас я подумаю. Только, может, Вы разрешите, чтобы мне что-нибудь подыграли, какую-нибудь музыку, если можно.
Концертмейстер заиграла что-то нежное и плавное, и я через какое-то время действительно увидела эту улицу, а потом неожиданно увидела и молодого человека, к которому «неровно дышала» и от радости чуть не вывалилась из окна. А дальше вошла в такой азарт, которого сама от себя не ожидала.
...И второй тур я прошла.
Третий тур был через четыре дня. Опять я ходила по лесу. Слушала птиц, фантазировала, подбирала репертуар. И пришла на последний тур уже более серьезная, сосредоточенная, словно преодолев некий тернистый путь, повзрослев и уже что-то важное осознав.
Читала гораздо спокойнее, не так экстравагантно, без лишней самоуверенности. Хотя, конечно, на душе было очень и очень неспокойно.
На следующий день вывесили списки. Я подошла к институту еще утром. Сердце колотилось так, что невозможно было дышать. Первые минуты боялась даже подняться по лестнице. Какое-то оцепенение. Потом взяла себя в руки и быстро пошла к спискам, где стояла толпа ребят. Увидела свою фамилию... Непонятные, смешанные чувства тревоги, радости, растерянности переполняли мою душу. Ведь я понимала, что была далеко не самая лучшая из тех, кто испытывал свою Судьбу.
Спустя много лет, когда сама преподавала в Белорусском театральном институте, я поняла, что отбор молодых юношей и девушек для нашей профессии — дело необычайно трудное и загадочное. Выучить монолог Нины Заречной из «Чайки» Чехова, отрывок из Гоголя, басню Крылова или стихотворение Пушкина может каждый. А вот как разглядеть, есть ли талант у стоящего перед тобой, бледнеющего или краснеющего от волнения молодого человека? Есть ли у него темперамент, заразительность, обаяние, душевность?
Конечно, есть приметы и темперамента, и обаяния, и заразительности. Но как часто обманывают эти приметы! При самом большом опыте педагоги могут ошибаться. Потому что ни один, даже самый опытный педагог никогда не скажет с полной уверенностью: «А вот в этого молодого человека я верю. Он вырастет в большого актера!»