Его посадили в лодку, дали провизии и отправили в определенном направлении по Черному морю. Но поднялся шторм. Лодка опрокинулась, провизия пошла ко дну, Хикмет, цепляясь за перевернутую лодку, стал кричать, звать на помощь. Вокруг никого не было. Наконец, через длительное время, весь мокрый, изможденный, он увидел на горизонте корабль, который двигался в его направлении. Когда корабль подплыл относительно близко, Назым pacсмотрел опознавательные знаки — это был румынский корабль. И он стал кричать на всех языках: «Я — Назым Хикмет! Я — Назым Хикмет! Я потерпел аварию! Спасите!.. Спасите!..» А в то время он был коммунистом мира № 1, все страны и континенты с плакатами отстаивали «Свободу Назыму Хикмету!» В его защиту активно выступали крупные деятели мировой культуры: Поль Робсон, Жоржи Амаду, Пабло Пикассо, Бертольд Брехт и многие другие.
Румыны услышали его, но... повернули и уплыли обратно. Хикмет, теряя последние силы и еще продолжая цепляться за лодку, больше не надеялся на чудо. И вдруг! Он увидел, что этот же корабль возвращается обратно. Они подплыли, несколько человек успели схватить его под руки, и то ли от радости, то ли от изнеможения и переохлаждения Назым потерял сознание.
Когда Хикмет это рассказывал, в зале стояла звенящая тишина. «Они больно давили мне на грудь, давили на спину, что они со мной делали! Из меня выливалась морская вода. Я приходил в чувство и тут же опять отключался...»
И когда он уже окончательно пришел в себя и, лежа в кают-компании, открыл глаза, первое, что он увидел,— огромный портрет на стене со своим изображением и надписью: «Свободу Назыму Хикмету!»
— Ах, черти полосатые! Портрет мой повесили, а сами чуть не отправили меня на тот свет! Что ж вы уехали, когда я вам кричал?
И румыны рассказали любопытную историю. Они, конечно, услышали его сразу, но поскольку это был не просто человек, а коммунист мира №1, то это меняло сразу всю ситуацию, и они из осторожности решили спросить разрешения в Москве у самого Сталина. «Может ли румынский корабль поднять турецкого коммуниста, погибающего в Черном море?» Они связались с Москвой, но Сталин был на даче. Через его помощников они все-таки связались со Сталиным, и Иосиф Виссарионович, находясь в добродушном настроении, изрек: «Спасайте, если тот еще жив».
До какой степени, оказывается, была всесильной в то время власть Москвы, чтобы нужно было, спасая утопающего человека, спрашивать разрешения?!
После всех «морских испытаний», в июне 1951 года, на подмосковном аэродроме Внуково приземлился самолет. Все ждали — сейчас на трапе покажется усталый человек, изможденный 12-летним заключением. Хикмет вышел — красивый, высокий, элегантный. Со всех сторон посыпались цветы. Он был не в силах удержать их, цветы падали к его ногам, а он от волнения не мог вымолвить ни слова.
Через три дня А. Фадеев знакомил Назыма Хикмета с советскими писателями, его приглашали на всевозможные встречи, он выступал по радио и телевидению. Мне рассказывали, что на одной из встреч в Доме литераторов в Москве Хикмету не давали говорить минут 15 — зал стоя приветствовал его, непрерывно аплодируя. А Назым скромно улыбался, кивал всем и каждому, всех очаровывал своим обаянием, умением говорить образно и кратко, временами почти афористично.
Советское правительство дало ему полное право бороться за мир во всем мире, но... писатель, не спросив разрешения (у вышестоящих органов) влюбился в голубоглазую русскую красавицу Веру Тулякову, которая к тому же была замужем. Ну, это было слишком! Если ты борешься за мир, вот и борись себе на здоровье 24 часа в сутки. Но влюбиться в 60 лет (!) — это в конце концов аморально для коммуниста.
А Назым был счастлив! Его душа пела и светилась, как радуга. Когда мы гостили у него в Переделкино, он говорил: «Я — люблю! Я только в 60 лет понял, что это такое!
Любовь — это когда пьешь, пьешь, пьешь, а напиться не можешь Это — жажда... Жажда по глазам, по рукам, по голосу любимой... Жажда, которую невозможно утолить. С этой жаждой живешь, страдаешь, мучаешься и купаешься. Хикмет посвящал ей свои стихи и поэмы, в которых плескалась и эта жажда любви и боль разлуки.
Им долго не разрешали быть вместе, но в конце концов они соединили свои судьбы, правда, ненадолго, на 62-м году жизни сердце писателя остановилось.
...Настанет, неожиданно настанет день,
И ты ощутишь, как тяжелы мои шаги,
мои удаляющиеся от тебя шаги,