Спустя полтора часа, Ёми сидела на кухне, ожидая, когда вскипит чайник и крутила на пальце темно-синий локон, еще влажный и пахнущий бальзамом для волос. Она чуть вздрогнула, когда хлопнула входная дверь, послышался знакомый мат, и когда на кухню вошла Таюя, она замерла, разглядывая свою подругу, что обернулась в полотенце, стянув с себя все бинты. Хокумон непроизвольно отметила, как отвратно выглядит шрам на её плече, но вместо приветствия выдала.
- Ты че, блядь, сделала?! – В этот момент щелкнул чайник, оповещая о том, что он вскипел. Как и терпение подруги Ёми. – Харуки, что ты сделала?! Что с волосами, почему нет бинтов, ебанная ты голубика!
- Сядь. – Только и сказала Харуки, усмехнувшись, и встала со своего места, наливая кипяток по заранее подготовленным кружкам. Она поставила черный чай с чабрецом перед лучшей подругой и села напротив неё, обхватывая тонкими пальцами кружку с горячим зеленым чаем. – Тебя ждет увлекательная история…
***
Этой ночью ни Ёми, ни Таюя не смогли сомкнуть глаз. Пока Хокумон перематывала плечо подруги, заранее смазав мазью, которую специально для неё изготовил Сасори, Ёми курила, молча сверля стену взглядом. Первой не выдержала Таюя.
- Не думала, что он окажется таким говнюком. Теперь даже с Акасуна не хочу пересекаться. – Не смотря на то, что обе понимали о ком идет речь, для обеих девушек фамилия Учиха стала табу.
- Ну, ты можешь разговаривать с одним и представлять пустое место вместо другого, я то знаю твои способности. Кстати, я хотела тебя спросить. Когда ваши отношения с Сасори перешли на уровень “Привет, мы женаты”? – Шатенка замерла, переставая перебинтовывать подругу. Она простояла так с минуту, после чего наклонилась, и, сощурившись, едва не закричала, растягивая каждую гласную и делая все предложение невообразимо долгим.
- Чего, блядь, ты сейчас сказала? Это, с какого такого хуя, и он, и я ебнулись головками, да браком сочетаться побежали? – Девушка смотрела на лицо своей подруги и не знала, что она хочет больше – закричать или зарыдать от смеха.
- Я просто забегала в твой университет, хотела взять задания, а там мне сказали, что твой муж уже все взял. – Все же Ёми взяла себя в руки и произнесла эту фразу достаточно спокойно.
- Мой муж…Мой, блядь, муж… - Повторяла она тихо, вновь начиная перебинтовывать руку. – Нет, ну задания он мне дал, это я помню, потом мы поехали к тебе, но он ни слова не сказал о том, как получил эти задания. Ох, да похуй как-то, его эмоциональный диапазон, как у полиэтиленового пакета, он чуть ли не ебется со своими пробирками и компьютером, этого человека вытащить на свет просто невероятно. Он выходит сам только по острой необходимости.
- А ты к нему что-то испытываешь? – Ёми чуть склонила голову, отчего короткие синие волосы непривычно защекотали правое плечо. Таюя лишь обреченно вздохнула, закрепляя бинты на теле девушки.
- Нравится, не нравится, какая разница, если я настолько устала от этого дерьма, что сама ничего не хочу. Сменю психологию на хирургию, стану патологоанатомом, буду бухать с трупами и ждать смерти.
- Очень оптимистично.
- А то.
Они обе знали, что это один из последних дней, когда подруги могут поделиться друг с другом чем-то откровенным. Таюя не станет удерживать Ёми, Харуки не станет навязывать свое мнение Хокумон.
- Я тебе сейчас скажу одну вещь, ты только не матерись, хорошо? – Шатенка кивнула, садясь за кухонный стол, и достала две сигареты со вкусом корицы. Пока она прикуривала, Ёми продолжила говорить спокойно. – Я люблю тебя. – Хокумон закашляла от неожиданности, уставившись на подругу, но Харуки, словно ожидая чего-то подобного, продолжала. – Как человека, как друга, как сестру. Нашу встречу нельзя назвать роковой или судьбоносной, в масштабе Вселенной мы вообще ничто, но за этот короткий промежуток нашей дружбы я поняла, что ты стала самым близким для меня человеком. Я восхищаюсь тобой. Правда. Ты умеешь давать отпор людям, ты способна без заикания послать человека на все половые органы сразу, ты остроумная, ты своеобразно веселая и я хочу, чтобы ты всегда такой оставалась. Я не хочу, чтобы ты потеряла себя. И что бы ни произошло, ты навсегда останешься моей сестрой.
Таюя стерла слезу, которая не успела скатиться по щеке и сделала затяжку, кивнув. Она хотела ответить, но слова словно исчезли, и она могла лишь открыть рот, не произнеся ни звука. Ёми посмотрела на неё, тепло улыбнувшись, и прикурила свою сигарету.
- Блядь, аж за душу. – Харуки засмеялась, когда Таюя приложила ладонь к груди, вновь кивнув. Девушка не ждала ничего в ответ, она и так это знала. Просто Ёми переживала и беспокоилась за свою подругу.
***
- Так, вот твои билеты, чемоданы мы уже погрузили, а теперь давай прощаться. – Красноволосый парень выпрямился и снисходительно улыбнулся своей младшей сестре, сложив руки в карманы. Пока их мать, слегка полноватая и очень веселая женщина с короткими рыжими и вьющимися волосами, разговаривала с Таюей, Ру продолжил, тряхнув головой. – Дизайнер-недоучка.
- Горе-археолог. Нии-сан.
- Имоуто. – Он улыбнулся. Почему-то именно сейчас он не хотел, как всегда ерничать и продолжать эту бессмысленную войну между братом и сестрой. – Учись хорошо, не позорь Японию. Английский ты хоть знаешь?
- Конечно. – Она широко улыбнулась, чувствуя на себе напряженный взгляд откуда-то сбоку. Конан и Яхико так и не приехали, но вот Харуки Ямао и Харуки Ру, прихватив с собой Хокумон, с удовольствием приехали в день отъезда младшей Харуки, чтобы проститься с ней. Ямао обернулась к дочери.
- Ох, солнышко, я так рада, что тебе предложили медицинскую практику в Америке! Просто поверить не могу, как быстро летит время, я помню, как ты была маленькая и играла с пластиковым стетоскопом…
- Вы ей не сказали? – Шепотом спросила шатенка, но мужчина лишь тихо басисто рассмеялся и так же шепотом ответил, пока его мать тискала дочь.
- Сказали. Дважды. И то, что я археолог и что она графический дизайнер, но слуховой аппарат как-то странно передал сигнал и ока-сан усвоила, что я – юрист, а она – врач.
Ёми обнимала маму, но сама не могла отделаться от мысли, что её преследуют. Она слегка повернула голову влево, стискивая от боли зубы, и заметила его. Высокий, статный и абсолютно непробиваемый Учиха Мадара стоял в нескольких метрах от девушки, скрестив руки, на которых были кожаные перчатки, на груди. Черный костюм выигрывал на фоне блеклой одежды на людях вокруг. Он смотрел на неё, не моргая, словно изучал и запоминал каждое изменение во внешности девушки, которые произошли за эти несколько дней. Но от него веяло холодностью и снисходительностью. Ёми прикрыла глаза, отворачиваясь от мужчины и улыбнулась, когда старший брат вопросительно на неё взглянул.
- Все будет хорошо. – Скорее себе, нежели чем всем родным, сказала девушка, выпуская маму из объятий. – Все будет хорошо. – Это стало её новой мантрой, которая работала вместе с мысленной молитвой, чтобы Учиха Мадара навсегда исчез из её жизни.
Когда Ёми рассматривала город через иллюминатор, она проанализировала последние несколько месяцев. Короткий роман, из которого ничего не вышло, ни смотря на громкие обещания, вновь обретенные воспоминания, парочка новых друзей, смерть одного из друзей, и просто неимоверное количество проблем. Она кивнула самой себе, словно ничего нового и удивительного не произошло, и обреченно выдохнула, прикрывая глаза.
Учиха Мадара смотрел на взлетающий самолет, опираясь на собственный автомобиль, с некоторым сожалением и мыслью, что он поступает правильно. Он заставил себя так думать. Ёми была бы постоянно рядом с ним в опасности, он бы постоянно носился с ней, как с писаной торбой и не давал бы жить ни ей, ни себе. Мужчина сел на водительское место, откидываясь на спинку, и едва слышно пробормотал брань, которая описывала все его состояние.
- Вот блядство.
***
Три года спустя.
Америка. Нью Йорк. Манхеттен. Пересечение Бродвея и Седьмой Авеню. Таймс Сквер. Старбакс. 8:32 утра.