— Нет, — шепчет Питер, смаргивая слезы, которые являются подтверждением его слов. — Неправда.
Тони молчит, считая собственное дыхание. Неприятно. Смотрит опять на Питера. Чуть лучше.
— Я так испугался, — выскребает Питер из легких надрывным голосом, и по щекам катятся мокрые дорожки. Впивается в его ладонь так, словно отпусти — и конец света наступит. — Чуть не рехнулся, пока летел обратно, так боялся, что вдруг… если бы не Пятница, а я не рядом…
Тони неосознанно отмечает, что не так уж и часто видит Питера в минуту слабости. Потому что Питер сильный и храбрый, самый храбрый человек из всех, кого он знает. Может кинуться в горящее здание, рушащееся метро, но каждый раз, когда дело касается Тони, он почему-то теряется.
Питер ведь от страшного плачет. От любви. И Тони этого до сих пор не понимает.
Они уже сколько лет знакомы, Питер заматерел за это время, вырос — и все равно Тони видит перед собой шестнадцатилетнего мальчишку, испуганного, потерянного и цепляющегося за него. Тони правда не помнит, чтобы за него кто-то так цеплялся.
— Иди сюда, — он тянет Питера к себе, хотя даже здоровую руку жжет. Тот сомневается, но не может подавить порыв. Осторожно ложится на плечо, обнимает его поперек груди и ничего не может сделать. Только верить, что это была нелепая случайность, что Тони проживет еще много-много лет, что на самом деле у него не седина в волосах, а солнце заигралось. Питер искренне этого не видит, не замечает, но сейчас вынужден.
Тони надеется, что Питер не будет сильно страдать, когда придет его время. Чувствует огромный груз вины на себе. Почему он об этом не думал, когда все начиналось? Хотя бы когда делал ему предложение семь лет назад. Потому что в глубине души считал, что Питер сбежит. Не хотелось, но это было бы неплохим вариантом. Они бы прожили несколько лет, Питер осознал, на что подписался, и ушел. Тони не привыкать, но это правда жизни.
А Питер в итоге рядом. И Тони впервые за десятилетие отчетливо понимает, что тот и не собирался никуда уходить. Никогда.
— Роуди заезжал, — шепчет Паучок, — сказал, чтобы ты не придумывал, а то и без того выдернул его со свидания с потрясной дамочкой, — Тони мысленно усмехается. — Стив передал, что приедет не раньше завтра, чтобы тебя не раздражать своим присутствием (дело, конечно, не в том, что он сейчас в Европе и физически не успевает). Мэй с Хэппи тут полдня торчали, на Хэппи весь запас успокоительных истратили, кажется.
— А ты весь день. Отдохни, — просит Тони, зная, что это бесполезно.
— Хорошо, — врет Питер. — Просто интересный ты выбрал повод для того, чтобы все собрались.
Тони прекрасно слышит, как Питеру тяжело даются эти беззаботные слова, деланый вид, что все хорошо. Не так тяжело, как ему. Старку что, лежит себе под обезболом, вот-вот отрубится обратно в сон. А Питер никуда не уйдет, будет сидеть дальше. Стоит понадеяться только на насильственную заботу Мэй.
Они лежат в тишине, а Тони пытается не поддаваться страху. Страшно ему, правда. Не за себя — за Питера. За его сердце, которому рано или поздно придется наполниться очередной порцией боли.
— Я хочу, чтобы ты прожил еще тысячу лет. Пожалуйста, — просит он шепотом, приподнимается на локте, заглядывает Тони в глаза. Питер так сильно не хочет видеть, как Тони проигрывает времени, что случившееся ударяет реальностью о стену. В его возрасте люди только-только знакомятся со спутниками на всю свою жизнь, а он будто должен начать прощаться.
Тони хочется сказать, что так и будет, но он разучился врать Питеру. Весь мир обманул, прибрал к рукам, а Питера не может. Он ведь не планировал доживать даже до пятидесяти, а тут уже обогнал обещание на шесть лет. Когда-то давно, в минуты отчаяния и кризиса с таким образом жизни и своеволием, он думал, что вряд ли на старости лет с ним случится что-то запоминающееся помимо убитого здоровья и удвоившегося состояния.
Питер случился.
Правда не планировал, думает Тони, глядя в сонном мороке на Питера, который убирает дрожащей рукой с его лба прядки волос, взглядом обещая быть рядом, когда он проснется.
Но, кажется, придется.
Комментарий к 3000 times
Это должно было быть заключительным драбблом в сборнике, но идей на будущее прибавилось, а носить это в мыслях невозможно
========== Milk and toast and honey ==========
Вообще-то, Тони не умеет готовить. Никогда не умел, не видел в этом смысла, да и не нуждался. Сегодня существует столько доставок, ресторанов, готовой еды в супермаркетах, что навык охоты на мамонта давно исчерпал себя. Уж яичницу из ничего он на крайний случай сделать сможет. И не слушать Пятницу, которая припоминает ему регулярно подгорающий омлет раз в полгода.
Тони вообще может существовать без еды. На кофе. И алкоголе. Вот источники топлива, которыми он запивает кальций и витамины. В то же время Питер без еды не может, восполняет потраченную энергию в тройных масштабах. С момента его появления в доме Тони пришлось развить свои навыки готовки до того, чтобы с вечера задумываться, чем они будут завтракать.
У Питера навык кулинарии в полтора раза выше, чем у него - он, оказывается, и пасту может сделать, и пирог из купленного теста приготовить. При этом лишь пожимает плечами и говорит, что Мэй в свое время ездила по командировкам, а фастфуд быстро приедается.
И тем не менее Тони в еде не привередлив, а Питер всеяден. Никто голодным не остается. Все хорошо.
Было. До среды.
- Блин, это неплохо, но у Мэй гораздо вкуснее.
Питер снимает пальцем сливки с бельгийских вафель, с сомнением их разглядывая. Заказали лакомство вместо ужина - Тони без разницы, а Питер весь мозг проел насчет этого добра. То есть как проел - уточнил, могут ли они устроить не самый полезный, но самый классный ужин в мире.
- В самом деле? Вкуснее? - насмешка в голосе Тони чувствуется за версту. Питер изображает упрек во взгляде.
- Если ты не любишь финиковые пироги, это еще ничего не значит. Мэй классно готовит, просто, хм, иногда на любителя, - выкручивается тот. - Тебе нужно попробовать ее вафли с кленовым сиропом, это кайф. Нигде таких не ел.
Питер говорит просто так, между делом, а Тони цепляет. Потому что где-то есть еда лучше, чем в его доме. Понятное дело, домашняя выпечка и все такое, но ему еще не хватало, чтобы Питер тайком сбегал к тетушке на приемы пищи. Как будто он его голодом морит.
В общем, это все не важно. Важно то, что Питер ненавязчиво отодвигает от себя тарелку с вафлями, будучи не в восторге от ресторанных изысков, и лезет в холодильник за полуфабрикатами.
Тони пробует кусочек чисто из любопытства. На вкус - отлично. Да и можно подумать, это так сложно приготовить.
Следующее утро начинается с того, что Питер пробует домашние вафли в исполнении Тони. Непонятно, где тот достал вафельницу, но после того, как Питер в ящике со столовыми приборами обнаружил связку отверток - вопросами поисков в принципе не задавался. Вафли вышли немного кривоватыми, отсыревшими и абсолютно никакими.
- Это… тоже неплохо, - находится Питер, не без труда пережевывая маслянистое тесто. Очень маслянистое. Чересчур.
- То есть нет, - констатирует Тони, наблюдая за ним, как за подопытным.
- Я этого не говорил, - пытается оправдаться Питер, хотя у него на лице все написано. Завтрак на троечку. Из ста.
Повисает пауза. Тони вздыхает.
- Ладно, можешь прекращать давиться.
- Слушай, неумение готовить вафли - это не самое страшное событие в жизни, - констатирует Питер с заметным облегчением. - Я вот тоже не умею. Правда, попрошу как-нибудь Мэй, делов-то.
Тони почти не оскорбляется.
Вечером они выходят из совместного душа и Тони ласково прихватывает зубами его плечо, не давая нормально одеться. Питер сам как сдобная выпечка: с пылу с жару, вкусно пахнет и хочется укусить. А еще так сладко улыбается, когда Тони прокладывает дорожку поцелуев по шее, что невозможно не улыбнуться в ответ.