Это зависает в воздухе страшным предательством. Так кажется Питеру. Он потерянно и устало смотрит на Тони, не готовый выдержать этот разговор, но альтернативы не видит.
— А сейчас любишь по-обычному?
— Я не знаю.
— Не знаешь?
— Я не знаю, что я чувствую. Сейчас. Последние недели, — наконец выдавливает Питер, силясь выкинуть из головы слова Пятницы.
— Ну… это нормально, у меня тоже такое бывает, — начал было Тони с напускной верой в лучшее, которая никого не могла обмануть. Он ведь чувствовал напряжение — Питер знает.
— Я замечал, что с тобой что-то не так, но списал на работу. Когда я завален, то тоже кусаюсь.
— Нет, нет, это другое, — задыхается Питер, понимая, о чем Тони. Когда загруженность переваливается через край и просто нет времени друг на друга. Они срываются друг на друга, разводятся по пять раз на дню, но это не по-настоящему. В запале и нервах, но они все равно остынут и все восполнится.
— Это то же самое.
— Нет, — Питер потирает лицо, боясь того, что будет дальше.
— Ладно, давай честно, — Тони не любит ходить вокруг да около. — Ты меня не любишь?
Питер честно смотрит — и честно отвечает.
— Люблю.
Спокойно и легко, не как во сне, как говорил каждый день. По привычке. Вот, в чем дело. Привычка.
— Значит, все-таки знаешь, — Тони хмурится. — Если бы ты меня разлюбил, — Питер вздрагивает от этого слова, — ты бы испытывал ко мне раздражение. Или равнодушие. Это не так?
— Не так, — отвечает Питер, — но это по-другому. Это давит на меня. Потому что, у тебя… У нас все хорошо. Да?
— Питер, я не знаю, что тебе ответить, — честно говорит Тони. Он особо не разбирается в чувствах, терпеть не может такие разговоры, но состояние Питера его беспокоит. И не потому, что тот разлюбил или не разлюбил его, а потому что нервничал до кошмаров.
— Я не знаю, о чем ты думаешь.
Питер качает головой, взглядом разыскивая спасение в спальне.
— Что будем делать?
— Делать?
— Ну, не знаю. Тебе нужно переждать? Мне что-то придумать? Мы можем разъехаться?
— Что? Нет, зачем? — бормочет Питер, и память, как назло, подкидывает недавнюю сцену. Он борется с собой пару минут, но продолжает в смятении.
— Я задумался об этом, когда ты уехал в Сан-Франциско. Мне показалось, что если бы ты уехал больше чем на неделю, мне показалось, что… Я бы не стал скучать больше.
Питеру кажется, что его мир разваливается на куски. И что он разваливает мир Тони. Все, что у них есть.
— То есть это не ты встретил меня в аэропорту?
— Я… Встретил? — недоуменно переспрашивает Питер. Ну, конечно, он встретил. А как иначе? Он частенько за ним приезжал, если совсем не впритык время.
— Мог ведь забить.
— Я… Просто, — Питер не понимает, о чем Тони, отводит заблестевшие глаза, — мне стыдно.
— Это я уже слышал.
— Что я тебе это говорю. И прошу о многом. Теперь мне страшно, что я все испортил. Это эгоистично, я знаю, но вдруг я сейчас… Как это… Трещина, которая расколет скалу? Вот озвучиваю это, и… И вот.
Тишина давит. Молчание Тони — вдвойне. И Питер знает приблизительный расклад действий, но слова Тони его удивляют.
— Если ты вдруг решил себе что-то там накрутить в голове, то будем считать это первым кризисом.
Питер потерянно на него смотрит, пытаясь выискать в лице Тони намек на что-то иное. Кризисом? Ему это кажется началом Титаника.
— Я не… Прости.
— Ну хватит, — морщится Тони. — Этого еще не хватало. Только скажи мне, если что-то изменится. Не хочу узнать о том, что меня бросают, когда ты соберешь чемоданы.
Питеру бы сказать, что такого не случится, но в данной ситуации язык не поворачивается. Он не собирается ничего такого делать, но сама эта вероятность, крошечная, она… Существует.
Он никогда не задумывался о подобных ироничных замечаниях Тони всерьез
— Это все? Давай спать. Договорим на трезвую голову.
Питер слабо кивает, устало опускаясь на кровать. Тони выключает свет, ложится следом. Они лежат в грузном молчании, и Питеру так страшно, что это — начало конца. Можно было промолчать, но можно ли? Он знает Тони слишком хорошо, чтобы не догадываться, какие мысли скрываются под его деланно-беспечным голосом.
А что бы думал он сам, выскажи ему Тони подобное?
— Мне достаточно того, что ты рядом, — говорит Тони негромко. — И любишь меня в любой мере. Даже если процентов на тридцать девять.
Питер судорожно усмехается.
— Ого, раз ты по-прежнему смеешься над моими шутками, то тянет на все сорок пять.
— Я люблю тебя гораздо больше, — тихо говорит Питер, не уверенный, что эти слова сейчас имеют прежнюю силу для Тони.
Его клонит в сон, но совесть гложет сильнее. Мэй бы сказала, что утро вечера мудренее, и что ссоры того не стоят. С высоты появившегося опыта Питер пытался гадать, были ли у них с дядей такие проблемы? Он никогда не был свидетелем подобных тем и ссор в целом — не считая бытовых незаурядиц.
А еще, вспоминает вдруг Питер, после мелких раздоров дядя Бен первым начинал с ней говорить о всякой ерунде, неважно, уместной или нет. В детстве Питеру казалось смешным, что он к ней лез — тетя хмурилась, но уже спустя полчаса звала их пить чай со сливовым пирогом. И почти каждый раз, неважно, кто виноват, он первым шел на сближение.
— Тони? — полусонно зовет Питер.
— М?
— Можешь не уезжать на следующей неделе?
Секунды тишины растягиваются в минуты, а затем в часы и столетия. Питеру кажется, что от ответа Тони зависит его жизнь, которая сосредоточилась слева в ребрах.
— Не уеду.
У Питера сжимается сердце, передавливаются все артерии. Его пальцы осторожно заползают на ладонь Тони, сжимают — и он стискивает его в ответ. Он любит Тони, просто по-другому и с этим надо смириться. А лучше — привыкнуть.
========== Hapiness is ==========
Прогулки Эйти любит больше всего на свете. Особенно ранние прогулки, о чем свидетельствуют мигающие цифры «7:13» на встроенной в стену панели, когда он забегает в спальню хозяев. Эйти хочет резвиться, внимания и сделать счастливыми Тони и Питера, вытащив их на свежий воздух. Поэтому он нетерпеливо ставит лапы на постель, сминая простыни и тычется носом в комок одеял. В семь утра. В выходной.
Не желающий выплывать из крепкого сна Питер слепо пытается отпихнуть подальше источник жизнерадостного сопения. Безрезультатно, Эйти лезет мордой дальше, разрушая его убежище. Вздохнув, Питер сонно зовет Тони, краем мысли надеясь, что случится магия и с Эйти погуляет кто-то не он.
— Нет.
— Ну Тони.
— Это твой пес.
— Это ты мне его купил, — сонно бормочет Питер
Тони рад бы оспорить столь наглое заявление и заодно выпихнуть Питера в отместку с кровати, но спать он хочет больше.
После еще пары минут возни Эйти, сопряженной с звуками бодрости, Питер с неохотой приподнимается на одном локте, раздирая глаза. Он почесывает Эйти за подбородком и довольно отчетливо для полусонного состояния говорит:
— Лифт. Бегом в лифт.
Эйти почти по-человечески склоняет голову, но Питер его подгоняет. Вариантов не остается, и тот уносится в холл.
— Пятница, последи за ним, — Питер с легкой душой поворачивается на другой бок, зарываясь в одеяло.
Отличной идеей было приучить Эйти к командам Пятницы (предварительно записав их голосом Питера), и встроить динамик в ошейник. Во-первых, можно было не так волноваться за пса на прогулках, во-вторых — мелкое читерство еще никому не мешало. Питер с ним обязательно погуляет, но пока Эйти хватит времени сделать все свои дела.
— Я так и знал, что тебе надоест, — даже в едва разборчивом бурчании Тони слышится самодовольство.
Питер от души заезжает ему подушкой. В мыслях. Вживую лениво.
— Я с ним всего пару раз не ходил.
— На этой неделе.
— Он уже взрослый, чтобы гулять самостоятельно.
— Ты мне говорил, что я недостаточно взрослый, чтобы гулять самостоятельно.