– Нюрушка, дочка, ты с учёбой уж погоди. Вишь, что фельшар сказал.
– Да, ладно, папка. На другой год поеду, подготовлюсь ещё. В колхозе поработаю, они лучше возьмут потом.
Иван подошёл к окну, аккуратно, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Пелагею, открыл створки и, высунувшись, чуть не по пояс, подышал, посопел успокоенно, закрыл окно и повернулся к дочери.
– Табор встал за селом, говорят свадьбу играть станут. Этот их, как его – Баро невесту подыскал, вроде. А могет и врут люди. Языки-то без костей.
Глава 15. Белая кобыла
Анна не плакала. Она просто сидела всю ночь у маленького окошка своей комнаты, того самого, что выходило на цыганский двор. Вглядываясь в густую темень, настолько плотную, что, казалось, её можно резать ножом, она пыталась разглядеть дверь в сени и человека, который сидел на корточках у крыльца. Человек сидел почти неподвижно, он был похож даже не на тень, а на сгусток октябрьской ночи, который по чьей-то фантазии приобрёл форму человеческой фигуры. Крошечный огонёк, единственное, что говорило о том, что сидящий все – таки живой, да ещё и курит, плавно двигался, описывая дугу, вниз-вверх, вниз-вверх. Анна, как завороженная, не могла отвести глаз от этого огонька и чувствовала, что от каждой горячей линии, у неё так же горячо становилось в груди. То, что это был Баро, она даже не сомневалась. Она ощущала его. Сердцем, кожей, чем-то ещё, чему нет объяснения. Они так сидели долго, она смотрела, он курил, и вдруг он тоже что-то почувствовал. Приоткрыл дверь в сени, тусклый свет керосиновой лампы проник оттуда и осветил тонкий острый профиль цыгана и чёткий рисунок его кудрей. Он взял лампу и, освещая себе дорогу, пошёл прямо к стене дома Анны, точно к её окну. Анна спряталась за редкую занавеску, слилась со стеной, прильнув к ней всем телом, вытянулась и замерла.
Скосив глаза, она видела, что Баро поднял лампу, поводил ею, стараясь попасть на стекло, постоял, а потом развернулся, бросил под ноги папиросу, от чего огонёк покатился и сразу погас и ушёл в дом, резко хлопнув дверью.
Утром Анна почти ничего не соображала. Бессонная ночь сделала свое дело, она, как сомнамбула, помогла Пелагее поставить тесто и, схватив ведра и коромысло, пошла к колодцу. Улица ей показалась длинной, как никогда, качаясь под тяжестью деревянной дуги тростинкой на ветру, она прошла полпути и увидела, что у колодца кто-то есть.
– Эй. Анюта. Не торопись, дай догоню, скажу чего.
Анна остановилась, узнав голос. Тяжело повернувшись, как будто в её пустые ведра кто-то бросил по булыжнику, дождалась пока её догонит Роска, старшая дочь Шаниты, дородная и некрасивая цыганка с бородавкой на носу и узким, щучьим ртом.
– Тебе мать просила сказать, как увижу, чтоб ты на Баро глазки не пялила. Ты девка молодая, красивая, не дай Бог чего. А он невесту завтра с табора привезёт, свадьбу здесь сыграют. Не дело тебе с цыганом путаться. Вон, у вас постоялец справный, с ним и крути.
Анна молча смотрела, как смыкаются и размыкается щель Роскиного рта с гнилыми зубами и молчала.
– И вот еще. Отцу скажи, пусть зайдёт бычка забить. Не забудь, алмазная.
Роска обошла Анну и, раскачивая полным задом, пошла вперед. Анна совершенно лишилась последних сил, и наверное, не смогла бы снова поднять коромысло на плечи, если бы не Алексей. Это именно он стоял у колодца, а теперь шёл навстречу, легко забросив на крепкое плечо фляжку на длинном ремне.
– Привет, соседка. Что грустная такая? Не заболела? Ну-ка держи. Он сунул ей а руки горячий от его тела ремень, подхватил коромысло и бросил, ухмыльнувшись наглым ртом.
– Стой здесь. Сейчас.
Быстро, упругими шагами, накинув на одно плечо коромысло, как тонкий прутик, он сбегал к колодцу и тут же вернулся, так же легко и пружинисто неся полные ведра.
– Пошли, Анюта. Донесу.
Когда Анна с Алексеем вошли в дом, уже вовсю пахло свежим хлебом. Пелагея ещё не ставила его в печь, но тот аромат, непередаваемый, сытный, с лёгкой кислинкой, от которого у Анны с детства улучшалось настроение, и даже проходили все болезни, уже наполнил натопленную кухню.
Алеша, детка моя золотая. Хлебушко не поспеет, а картохи я сварила. Давай, садись. Раздягайся. Нюра, молочка ему плесни, тёплого. Да снятого с погребу неси, к картохе. Что стала, как телушка? Мужику в училище бежать, а ты раскрылилась.