— Так-то лучше, — прошептала она. — Но что же все-таки со мной?
Напротив кровати стоял старинный комод с овальным зеркалом. Кэти посмотрела в зеркало. Волосы взъерошены — темно-каштановая копна на фоне вышитых наволочек цвета слоновой кости. Пурпурный синяк под глазом стал желтоватым. Глаза припухли после сна. Глубокие тени под глазами подчеркивают осунувшееся лицо. Как сказала бы мама, у меня такой вид, будто меня таскала кошка, размышляла она.
Но дело не в том, как она выглядит. И даже не в том, что все тело ноет после аварии. Дело в тяжелом предчувствии. Может быть, ей снова снился тот странный и страшный сон? Трудно сказать.
Венджи Льюис. Вспомнилась строчка из заупокойной службы по Джону: «Мы, опечаленные неизбежностью смерти…» Смерть, разумеется, неизбежна. Но не такая. Неприятно думать, что Венджи покончила с собой, но казалось невозможным, что кто-то мог убить ее, влив цианид в горло. Просто не верится, что Крис Льюис способен на такую жестокость.
Она подумала о звонке доктора Хайли. Чертова операция. Господи, каждый год выскабливание делают тысячам женщин всех возрастов. Дело не в самой операции. А в ее причинах. Предположим, выскабливание не поможет. Доктор Хайли намекнул, что со временем, возможно, придется удалить матку.
Если бы только она успела забеременеть от Джона… Но этого не произошло.
Предположим, она когда-нибудь снова выйдет замуж. Разве не будет это горькой жалкой насмешкой, если к тому времени она не сможет иметь детей? Прекрати сейчас же, велела она себе. Помнишь «Фауста»? «Еще не потеряв, мы плачем о потере».[10]
Ну, по крайней мере, она покончит с этой операцией. Ляжет в пятницу вечером. Операция в субботу, домой в воскресенье. На работу в понедельник. Все просто.
Вчера ей в офис позвонила Молли.
— Кэти, я поняла, ты не хотела, чтобы я говорила об этом при Ричарде, но не лучше ли отложить операцию на месяц? Ты и так получила серьезную встряску.
— Ни в коем случае. Я хочу покончить с этим, — с жаром ответила Кэти. — Кроме того, Молли, очень может быть, что именно из-за этого я и попала в аварию. В понедельник у меня несколько раз кружилась голова.
— Почему ты мне не сказала? — расстроилась Молли.
— Да ладно тебе. Мы обе терпеть не можем нытиков. Если станет по-настоящему плохо, клянусь, я тебя позову.
— Уж надеюсь, — вздохнула Молли. — Возможно, ты права, и лучше с этим покончить. Ты собираешься сказать Ричарду?
Кэти постаралась не злиться.
— Нет, я не собираюсь говорить об этом лифтеру, регулировщику или по телефону доверия. Только тебе и Биллу. И оставим это. Ладно?
— Ладно. И не будь такой самонадеянной. — Молли решительно повесила трубку. Ее голос прозвучал тревожно и властно одновременно. Предупреждающий голос. Так она обычно говорила, когда кто-то из ее детей не слушался.
Я не твой ребенок, моя милая, подумала Кэти. Я люблю тебя, но я не твой ребенок. Она пила кофе и размышляла, не слишком ли зависит от Молли и Билла, получая от них эмоциональную поддержку. Может, и в самом деле, под их покровительством она плывет по течению, прячась от жизни.
О, Джон. Она взглянула на его фотографию. Сегодня утром это была просто фотография. Красивый, серьезный мужчина с нежными проницательными глазами. Однажды, в первый год после его смерти, она взяла эту фотографию, пристально посмотрела на нее и швырнула лицом вниз на комод.
— Как мог ты меня оставить? — закричала она. На следующее утро, когда Кэти пришла в себя, ей стало стыдно, и она решила никогда больше не пить много вина в подавленном настроении. Подняв фотографию, она увидела глубокую вмятину, оставленную на красивой поверхности старинного комода рельефной серебряной рамкой. Она попыталась объясниться с фотографией:
— Это не от жалости к себе, судья. Я злюсь за тебя. Я хотела, чтобы ты жил еще лет сорок. Ты умел радоваться жизни, наполнять ее смыслом. Кто уразумел дух Господа, и был советником у Него, и учил Его?[11] — В тот день ей пришла на ум эта строчка из Библии. Наверное, стоит подумать над этим и теперь.
Сбросив бледно-зеленую ночную рубашку, она пошла в ванную и включила душ. Рубашка висела на стуле у туалетного столика. В колледже она предпочитала полосатые пижамы. Но Джон купил ей в Италии изящные ночные рубашки и пеньюары. Все еще казалось уместным носить их здесь, в этом доме, в его спальне.
Может, Ричард и прав. Может, она до сих пор сидит у постели умирающего. Джон первым отругал бы ее за это.
Горячий душ взбодрил ее. На девять назначены переговоры о заключении сделки о признании вины, на десять — вынесение приговора. Следует начать подготовку двух новых дел к судебному разбирательству на следующей неделе, и полно работы по процессу, назначенному на эту пятницу.