Один день посвятил обходу на катере вместе со специалистами штаба нашей дунайской границы, начиная от устья Прута. На румынском берегу мы видели солдат, ведущих фортификационные работы, места, где были установлены артиллерийские батареи, в частности на Исакчинских высотах, господствовавших над многокилометровым плесом, а также напротив Измаила.
Румыны имели на Дунае не показывавшуюся пока в низовьях военную флотилию, которая именовалась у них речной дивизией. Ядро ее составляли семь мониторов, доставшихся Румынии после распада Австро-Венгерской империи. Корабли, хоть и не новые, были достаточно мощными, хорошо бронированными. Каждый имел от двух до пяти 120-миллиметровых орудий. В речную дивизию, базировавшуюся в Галаце, входили также плавбатареи, бронекатера.
Было известно, что у нас строились новые речные мониторы, гораздо более мощные, однако пока следовало исходить из того, что флотилия, противостоящая нам на Дунае, по артиллерии сильнее нашей. Но будь даже перевес в огневой силе на нашей стороне, это не сняло бы вопроса о том, как обеспечить в военное время само существование Измаильского порта. Батареи, направленные на него с того берега, могли разнести порт раньше, чем мы успеем их подавить. Трудно было представить здесь и маневрирование кораблей. Между тем противостоящие нам речные силы могли подняться по Дунаю выше Галаца или войти в Сулинский рукав, пролегавший по румынской территории.
Как же, спрашивал я себя, быть флотилии, если понадобится здесь воевать?
В академии нас учили, что боевые действия должны переноситься на территорию развязавшего войну противника. Это и подсказывало, где искать выход: если нам навяжут на Дунае войну, надо высадить на правый берег десант, занять там достаточно обширный плацдарм, обязательно включающий район напротив Измаила. Тогда Измаильский порт и сам город были бы избавлены по крайней мере от обстрела с близкой дистанции. А флотилия могла бы развертывать дальнейшие боевые действия.
Эти соображения обсуждались у командующего с участием бригадного комиссара Л. В. Серебрянникова. Было решено включить соответствующий пункт в план первоочередных действий на случай войны, готовившийся для представления в штаб округа. Предварительные расчеты показывали, что для захвата плацдарма потребовалось бы немного войск. На интересовавшем нас участке правого берега за грядой холмов начинались тянувшиеся от Сулинского рукава плавни, способные служить естественной защитой плацдарма, и для занятия минимально необходимых позиций могло хватить нескольких батальонов.
Прежде чем ехать в Одессу, в округ, следовало выяснить, как отнесутся к нашему замыслу в Болграде — в штабе 14-го стрелкового корпуса, командир которого генерал-майор Д. Г. Егоров являлся старшим общевойсковым начальником в южной части бывшей Бессарабии. Командующий поручил это мне: начальнику штаба, мол, полезно познакомиться с соседями-сухопутчиками.
В Болграде встретили так приветливо и сердечно, что моя скованность (обсуждать оперативные вопросы с армейскими начальниками такого ранга еще не приходилось) сразу прошла. Командир корпуса — он был немолодой, худощавый, с седыми усами — выражал удовлетворение тем, что на левом крыле своей полосы обороны может рассчитывать на поддержку дунайцев.
— За эти полтораста километров границы мы спокойны, — говорил генерал Егоров. — Полагаемся тут на вас, моряков.
Я уже знал, что входившие в состав корпуса две стрелковые дивизии (обе — прославленные, известные по гражданской войне: 25-я Чапаевская и 51-я Перекопская) имели значительный некомплект. Недоставало средств усиления — тяжелой артиллерии, авиации, а танков пока не было совсем. Полоса же, прикрываемая частями корпуса, включала кроме дунайского участка границы еще участок на Пруте.
Хорошо чувствовал я себя у армейцев. Но когда изложил нашу идею насчет правобережного плацдарма, генерал Егоров ответил:
— Насколько важно это для флотилии, могу понять. Только где прикажете взять эти батальоны, откуда снять? К тому же поставленная корпусу задача по обороне советской территории не предусматривает действий за ее пределами.