В первую же неделю Эйб понял, что Лиз – настоящая находка. Она была не менее красива, чем Сильвия, и обладала небывалым врожденным изяществом. Она абсолютно ничего не боялась и никого не стеснялась. Ей было все равно, сколько зрителей пришло на спектакль – десять или сто. Она не обращала на них никакого внимания, однако никогда не забывала о том, что слова нужно произносить отчетливо и громко и что долго стоять к зрителю спиной не рекомендуется.
В первый раз Лиз вышла на сцену так, как будто привыкла делать это всю жизнь. Такая непринужденность была удивительна для двадцатилетней девушки, которая, по ее собственному утверждению, никогда не занималась актерским мастерством. Однако Эйб знал, что в этой профессии, как ни в какой другой, талант может заменить любую подготовку.
Больше всего Эйба поражала способность Лиз к перевоплощению. Когда он увидел ее в первый раз и попросил прочитать монолог Елены Прекрасной из его новой пьесы «Парис», он тут же отметил про себя, что девочка неплохо смотрится. С этими светлыми волосами и тоненькой фигуркой она была очаровательна в роли страдающей красавицы. Однако его пьесы изобиловали и другими героинями – страстными, неистовыми, чувственными, способными разрушить мир ради достижения собственных целей. Эйб не сомневался, что в них Лиз будет смотреться блекло.
Однако первая же роль Медеи, женщины, идущей на преступления ради любви мужчины, доказала, что Лиз в состоянии преображаться до неузнаваемости. Куда подевалась хрупкая трогательная девочка с глазами, полными слез? Неистовая фурия металась по сцене, как будто в Лиз вселился демон, стоило ей только примерить черный парик.
Одним словом, она быстро вытеснила Сильвию из памяти их постоянных зрителей. У нее появились поклонники, и Кирк Руперт остался с носом. Лишь поцелуи и объятия на сцене утешали его, больше на него долю ничего не доставалось.
За полтора года в театре Эйба Дорина Лиз научилась гораздо меньшему, чем могла бы научиться под руководством более опытного и талантливого режиссера. Но она хотя бы перестала отчаянно жестикулировать и бегать по сцене, и невзыскательная публика была ею вполне довольна. Сама Лиз была счастлива. У нее теперь была интересная работа, стабильный заработок, крыша над головой и возможность развлекаться каждый вечер. Ничего другого она и не требовала.
– Вы играли сегодня отвратительно! – отчеканил Эйб, заходя в импровизированную гримерку актеров, устроенную между складом декораций и шкафом для костюмов.
Это была небольшая душная комнатка без окон, с продавленным диваном, парой разломанных стульев и огромным трюмо, у которого вместо одной ножки был подложен кирпич. Перед трюмо стоял маленький круглый стульчик на вертящейся ножке, личная собственность Лиз. Ей нравилось крутиться на нем перед зеркалом, водить пуховкой по лицу и воображать себя великой актрисой, которую на выходе поджидает толпа поклонников и репортеров.
Естественно, фантазировала она лишь тогда, когда в гримерке больше никого не было. Такое, к сожалению, случалось нечасто. Например, сейчас почти вся труппа набилась в комнатку, чтобы выслушать очередную нотацию Эйба. Кому-то досталось место на диване, кто-то устроился на полу, а Лиз по праву примы гордо восседала на своем стуле.
– Вы были отвратительны! – бушевал Эйб. – Не понимаю, как зрители досидели до конца!
Лиз украдкой зевнула. Каждый раз одно и то же. Спектакль для Эйба – сплошное мучение. Ему кажется, что актеры намеренно искажают его замысел, путают слова, совершают ошибки, вроде той, когда Кирк сегодня произнес целый монолог спиной к зрителям. Но ведь они все равно стараются. К тому же разве приятно играть для десятерых зрителей, когда твой заработок целиком и полностью зависит от кассового сбора? Тот же Кирк может быть спокойным, он продает машины в салоне и получает комиссию, а что делать ей? Становиться подружкой какого-нибудь состоятельного толстяка?
Лиз поежилась. Она-то знает, кто был бы не против взять ее на содержание. Например, Мистер Гриффин, владелец сети городских аптек. Столько раз приглашал ее ужинать и намекал, что готов помочь юному дарованию. А у самого жена, четверо детишек и огромная бородавка на носу. Брр.
Лиз хихикнула, вспомнив, как изящно отделалась от приставаний мистера Гриффина. Но ее легкомысленный смешок привлек внимание Эйба. Причем не только внимание, но и гнев.
– А ты, Лиз! – воскликнул он. – От тебя я такого не ожидал!
– В чем дело? – возмутилась она. – Я ничего не забыла…
– Да, ты была как всегда чудесна, – закивал Эйб, – и как всегда пялилась в зал! Сколько раз говорить тебе, что ты собьешься, если будешь разглядывать зрителей!
– Не собьюсь, – буркнула Лиз.
Она знала, что Эйб совершенно прав. Она должна играть для зрителей, смотреть в их сторону, а не рассматривать их. Но в последнее время ей стало интересно приглядываться к людям, которые пришли на спектакль. Их одежда, лица, еда, которую они приносили с собой, чтобы поглощать во время представления (Эйб даже это позволил, лишь бы привлечь зрителей) – все подвергалось детальному изучению. Удивительно, как она до сих пор не сбилась. Пора это прекращать. Эйб разорвет ее на части, если она испортит спектакль.
Каждый раз Лиз обещала себе, что будет концентрироваться только на тексте и партнерах. Но игра не поглощала все ее внимание, как полтора года назад, а слова настолько въелись в ее подсознание, что Лиз не требовалось помнить, что ей нужно произносить в следующий момент – губы и язык действовали сами по себе. Следовательно, у нее оставалась масса свободного времени, чтобы заняться изучением лиц. Кто пришел посмотреть на нее в этот раз?
Лиз украдкой улыбнулась, стараясь не попасться на глаза Эйбу, который в пух и прах разносил игру другого актера. Сегодня ей повезло. Среди зрителей был один человек, на чье лицо нельзя было не посмотреть. Она видела его впервые. Такой же черноволосый, как Кирк, только гораздо смуглее. Лиз не уловила деталей, для этого незнакомец сидел слишком далеко, но у нее сложилось впечатление, что он очень красив. Он разительно отличался от всех, кто окружал его. Кажется, справа от него сидел обжора Джейкоб Брамс, такой толстый, что едва помещался на скамейке. Как всегда Джейкоб поедал чипсы и, наверное, громко хрустел. Лиз удалось заметить, как пару раз незнакомец недовольно отодвинулся от него.
Лиз поймала себя на мысли, что ей было бы интересно посмотреть на этого мужчину вблизи. Любопытно, что он делает в Фениксе и зачем пришел смотреть их псевдогреческое представление. Но было бы глупо бросаться к нему прямо со сцены с расспросами. Лиз уже успела неоднократно убедиться в том, что элементарное любопытство с ее стороны расценивается мужчинами как приглашение продолжить знакомство в более романтической обстановке…
Резкий стук в дверь прервал и ее размышления, и гневные разглагольствования Эйба.
– Кто там? – раздраженно крикнул он.
Стук повторился. Эйбу пришлось подойти к двери и лично открыть ее. Судя по его величаво-оскорбленному виду, незваного гостя ожидали всяческие неприятности. Сейчас глава «Театра под открытым небом» обрушит на несчастного весь свой праведный гнев.
Все были удивлены, когда Эйб, открыв дверь и увидев, кто за ней стоит, съежился, словно надувной шарик, из которого выпустили воздух.
– Чем могу служить, сэр? – угодливо пробормотал он, и все актеры поняли, что в их скромную гримерку постучала действительно важная персона.
– Я бы хотел поговорить с мисс Морадо, – раздался властный мужской голос. – Она играла Ариадну сегодня.
У Лиз по телу пробежал приятный холодок. Ни у кого из ее знакомых не было такого изумительного голоса с повелительными интонациями. Этот человек явно привык приказывать. Эйб Дорин, который обычно очень сурово относился к поклонникам Лиз из страха, что она повторит судьбу Сильвии, даже пикнуть не посмел.