- Чёрт, - бормочет Зейн, поднимаясь.
Он открывает дверь и говорит:
- У тебя есть ровно пять минут, потом исчезни, наконец, из моей жизни.
- Хорошо, - отвечает Лиам, кивая.
Зейн не ждет, когда он зайдет в дом или разуется. Он поднимается по лестнице, открывает дверь в комнату и падает на стул у стола. Через мгновение заходит Лиам и присаживается на край постели, опуская голову и складывая руки на коленях. Зейн замечает, как висит на нем футболка, будто бы слишком большая для него, но это не так, потому что он знает эту футболку, узнает её, и она должна обтягивать грудь и плечи Лиама.
- Видимо, нужно начать с самого начала, - говорит Лиам, глядя на него.
Зейн скрещивает руки на груди и прищуривается. Это несправедливо - ему физически больно видеть Лиама. Это так больно, что он просто не хочет смотреть на него. Он не просил о встрече. Очевидно, ему стоило послать Лиама ещё в первый же день. Он знал, что тот уничтожит его, и, нужно признать, он в этом преуспел.
- Я лгал, - внезапно говорит Лиам, хмурясь. Он не встречается с Зейном взглядом, а смотрит в стену позади него. – С самого первого дня я обманывал тебя. Я не работаю волонтером в больнице. Это отговорка.
Зейн ожидает чего угодно, но не этого. Он опускает руки.
- Что значит, ты не волонтер? Что ты, блять, тогда там делал? Ты маньяк?
- Нет, - отвечает Лиам. – Я болен, Зейн. Блять. Я пациент, понятно? Я не хотел, чтобы ты знал, потому что ты бы относился ко мне по-другому. Все начинают относиться по-другому. Но, Господи, я помню, как увидел тебя в коридоре, и подумал, что ты ярчайший человек из всех, кого я когда-нибудь видел, и мне захотелось узнать тебя. Я взял волонтерскую форму и сделал себе бейджик; медсестры ничего не сказали, потому что они очень любят меня.
Зейн наклоняет голову набок, по-прежнему не понимая.
- Что значит ты… Что?
Лиам мрачнеет и закрывает лицо руками, но этого слишком мало, чтобы скрыть боль в его глазах.
- Ты же не глупый, Зейн. Давай, скажи это.
- Ты болен, - повторяет Зейн, и в комнате становится очень холодно. Он вздрагивает: - Простудой или чем-нибудь вроде этого?
Лиам отвечает ему удивленным взглядом:
- Ты проводил недели в больнице из-за простуды, Зейн?
- Нет, - отвечает Зейн тихо. Он вытирает рот рукой, потом откидывается на спинку стула и облизывает губы. – Тогда что с тобой?
Он пытается заставить свой мозг работать, чтобы найти в этой истории хоть какой-то смысл, но у него ничего не получается.
- У меня лимфома, - говорит Лиам, почти демонстративно вскидывая подбородок.
- Я не знаю, что это.
- Это разновидность рака, когда…
- Нет, - говорит Зейн, поднимаясь. – Нет. Лиам, не разыгрывай меня, ну же. Это не смешно. Прекрати.
- Я не разыгрываю тебя, Зейн, - Лиам выглядит злым и обиженным, как будто Зейн причиняет ему боль, а не наоборот.
- У тебя не может быть рака, - настаивает Зейн, потому что это не может быть правдой. – Ты даже не выглядишь больным!
Хорошо, сегодня выглядит, но не прежде. Он… он здоров. Он не может быть болен раком. Это просто бессмысленно. Это самая глупая шутка, какую только Зейну приходилось слышать.
- Нет, - признает Лиам. – Мне только начали делать химию, когда мы встретились, так что я выглядел достаточно здоровым. Но это сказалось на мне теперь.
- Всё, заебало, - говорит ему Зейн. Он открывает дверь комнаты. – Убирайся.
- Зейн…
- Я сказал, иди нахуй! – кричит Зейн. – Убирайся из моего дома!
Лиам пытается дотронуться до него, когда идет к двери, но Зейн отступает на шаг. Он видит слезы в глазах Лиама, но тот не плачет. Когда он уходит, Зейн захлопывает за ним дверь, и он ждет, когда откроется, а следом закроется и входная дверь. Тогда Зейн опускается на пол, как тогда у двери, только теперь он обнимает колени, чтобы не развалиться на части, потому что так он себя чувствует. Как будто распадается на кусочки и не может собрать их – себя - воедино.
Он не знает, как долго сидит вот так – на одном месте, но его родители возвращаются домой, и он слышит, как сестры бегают по дому, а мама готовит ужин. Он думает, что, наверное, должен встать, но не может. Мама зовет его за стол, но он продолжает просто сидеть на полу, обнимая колени, не двигаясь.
В конце концов мама стучится к нему в дверь и, снова не получив ответа, заходит в комнату. Когда она видит его на полу, то удивляется и зовет его по имени, тише на этот раз. Зейн не отвечает. Он даже не может посмотреть на неё. Не может думать. Всё это просто слишком. У него кружится голова, потому что он знает, знает, что Лиам не лгал на этот раз. Он говорил правду. И Зейн хотел бы, чтобы он никогда этого не делал – ничего не говорил и ничего не объяснял. Он хотел бы, чтобы Лиам просто продолжил его игнорировать. Это было бы лучше. Что угодно было бы лучше этого.
- Зейн, - зовет его мама. Она опускается напротив и гладит его по голове. – Ты плачешь.
Он плачет – да. И он не замечает до этого момента, но у него из глаз текут слезы, и он не делает ничего, чтобы вытереть их.
- Зейн, - снова говорит она. – Что такое? Что случилось?
Он не отвечает.
- Зейн!
Теперь она кричит, но он не может успокоить её, потому что просто-напросто не может пошевелиться. Она зовет его отца, и затем они оба пытаются до него достучаться, снова и снова, но он все так же сидит там, пока, наконец, не слышит, что мама берет в руки телефон.
Они уходят, но Луи появляется здесь минут двадцать спустя. Он точно так же гладит его по голове и вытирает ему слезы. И он заставляет Зейна посмотреть на него и опустить руки. Он не должен был делать этого, потому что теперь Зейн абсолютно точно разваливается на куски. Он рыдает и вцепляется в Луи, как будто он единственный человек на Земле, потому что сейчас так оно и есть.
Он не может дышать, и голова кажется ему невероятно тяжелой, и всё, о чем он может думать – Лиам болен. Это единственная мысль, которую он прокручивает в сознании снова и снова, и она не имеет никакого смысла, но в то же время имеет, и это нечестно. Это неправильно, потому что Зейн не встречал никого лучше Лиама. Он – это солнце, смех и радость. Он – это то единственное хорошее, о чем Зейн может думать, как праздничный торт или теплый песок на пляже, или песни мамы и футбол с Луи, и стакан ледяной воды в жаркий день. И он испорчен болезнью. Единственное, что есть хорошего в мире, теперь разрушено.
- Милый, - говорит Луи мягко, вырисовывая круги на спине Зейна. – Это как-то связано с Лиамом?
Зейн издает смешок, который больше походит на предсмертный стон, как будто бы он почти умирает. Но это ведь не так, правда? Лиам умирает.
- Он болен, Лу, - говорит Зейн ему в плечо. – Он врал мне. Он не был… - он сглатывает. – Он не был никаким чертовым волонтером. У него рак.
Луи смотрит на него, отодвигаясь, и качает головой. Зейн снова смеётся, хотя он по-прежнему плачет, и он не делал этого лет с семи, наверное.
- Нет, - говорит Луи уверенно. – Зейн…
- Оставь меня одного, - отвечает он тихо. – Я просто хочу, чтобы все оставили меня в покое, хорошо?
- Я не уйду, - говорит Луи. – Всё… всё будет хорошо. Да. Всё будет хорошо. Я уверен, он… он в порядке. Блять. Лиам здоровее любого из нас, ты точно…
- Абсолютно, - говорит Зейн мрачно. – Я абсолютно уверен, если ты собираешься говорить об этом, то просто выматывайся отсюда.
- Зейн, тебе нужно поговорить с кем-нибудь…
- Нет, не нужно, - отвечает ему Зейн, отстраняясь. Он вспоминает, как это – двигаться, и встает, отходя от Луи. – Лучше бы он не говорил мне. Лучше бы я никогда его не встречал.