***
Максин обессилено лежала на парте в кабинете ненавистного Гитэна, который, конечно же, не упустил возможности прокомментировать отсутствие Джинни. Наверное, впервые в её жизни случился такой сильный кризис: девушка бросила, подруга соврала и предала, а потом исчезла, а следом за ней — и брат. Макс ужасно злилась на Маркуса. Почему он никогда ей ничего не говорит? Как так произошло, что они настолько отдалились друг от друга? Неужели нельзя было сообщить, что ты собираешься съебаться вслед за своей возлюбленной? Ну что за эгоистичный козёл!
Когда Макс зашла в школу, ей настолько было всё противно, что она даже не стала здороваться с «друзьями», среди которых была ничего не подозревающая Нора. Последний разговор с Маркусом очень сильно подействовал на Макс, поэтому, когда она увидела в конце коридора глупую физиономию подруги, она не нашла ничего лучше, чем просто проигнорировать её, ничего не объясняя. Наверняка они с Эбби уже давно перемыли ей все кости, обозвали её странной или ещё чего похуже.
Но Максин было плевать. Единственное, что сейчас её волновало, крылось за семью замками, потому что Маркус отключил грёбаный телефон и не выходил на связь.
Монотонная болтовня Гитэна тянулась бесконечно. Веки девушки тяжелели, бессонная ночь напоминала о себе и требовала компенсации, постепенно погружая Максин в забытие. Из тёплых объятий сна её выдернула короткая вибрация телефона в заднем кармане джинс. Словно током ударенная, она привстала со стула, вытаскивая смартфон с ещё не погасшим экраном.
Маркус:
«Мы в порядке. Не скучай.»
Макс вскочила со своего места, привлекая внимание всего класса, и под возмущённые замечания учителя выбежала в коридор. Трясущимися руками она разблокировала телефон, зашла в «недавние вызовы» и в семьдесят четвёртый раз за сутки коснулась абонента «Маркус», судорожно приставляя телефон к уху. Но, к сожалению, безжизненный голос автоответчика не дал послушать долгожданные длинные гудки.
И, кажется, впервые в жизни Максин не злилась, а была благодарна. Эгоистичный козёл всё-таки любит свою сестрёнку.
***
Бостон окончательно и бесповоротно покорил сердца юных путешественников. После маленького уютного городка, в котором единственным весельем являются местные традиции, родина Гарварда потрясала своей масштабностью и богатством культурного наследия. Хотелось посмотреть все достопримечательности сразу, за один день, но на Бостон и недели не хватит, чтобы охватить такое изобилие музеев, театров и прочих увлекательных мест.
К тому же, ребята были словно «лебедь, рак и щука»: Остин просился в Аквариум Новой Англии, Джинни хотела попасть в президентскую библиотеку-музей имени Джона Кеннеди, а Маркус загорелся идеей посетить Музей изящных искусств, так как он увлекался живописью.
По дороге были съедены десятки тако и бургеров, выпито столько же молочных коктейлей, а в компании царила атмосфера радости, смеха и, конечно же, любви. Как только Остин на что-то отвлекался, Маркус тотчас же увлекал Джинни во внезапный и страстный поцелуй, от которого подкашивались ноги и по коже бежали мурашки. Иногда они слишком увлекались, не замечая времени, и возвращались в реальность только после того, как до них доносился тоненький детский крик: «Фу! Гадость!». Они каждый раз неловко отстранялись друг от друга, смеясь, но никогда даже и не думали злиться на Остина. Они впервые находились в месте, где могли не скрываться от посторонних глаз и не бояться встретить знакомых.
Для Джинни и Маркуса поистине великим удовольствием было не оказаться в музее, в который каждый из них хотел попасть, а наблюдать за восторгом друг друга. Когда они пришли в библиотеку Кеннеди, Джинни сразу же бросилась к книжным полкам с уникальными древними изданиями, наплевав на правила о том, что некоторые из них нельзя трогать голыми руками, только в перчатках, но за ними было далеко спускаться, поэтому она время от времени воровато оглядывалась, нет ли поблизости охранника, а затем снова возвращалась к найденному экспонату, с великой осторожностью, бережно переворачивая пожелтевшие хрупкие страницы. Маркус неподвижно наблюдал за ней, облокотившись на массивный дубовый стеллаж. Непроизвольная лёгкая улыбка коснулась его губ, когда он наблюдал, как тонкие пальчики переворачивают очередную страницу. Ему было плевать на музейные книги, на их ценность, хотя он обожал читать, и именно по этой причине редко пользовался телефоном. Всё его внимание было сосредоточено на хрупкой девушке с необъятной копной роскошных кудряшек, над которой возвышались несоразмерно гигантские книжные полки. Маркус потянулся за телефоном, чтобы запечатлеть такой ценный кадр, но вдруг вспомнил, что у них был договор не включать смартфоны, так как по ним их могут отследить.
— Эй, — шёпотом позвал он какого-то паренька азиатской внешности в очках, — можно тебя на секунду?
Парень на всякий случай обернулся, чтобы проверить, к нему ли сейчас обращается странный незнакомец. Когда он в этом убедился, он подошёл к Маркусу, и вопросительно на него уставился.
— Приятель, я забыл дома телефон, хочу сфоткать свою девушку, пока она не видит, можно воспользоваться твоей камерой?
— Эм… Да, конечно, — нехотя согласился очкарик, протягивая Маркусу телефон.
— Спасибо, чувак, — поблагодарил его Бейкер, не глядя в его сторону. Он сделал несколько снимков, и протянул телефон обратно его хозяину. — Я написал у тебя в заметках свой e-mail, скинь, пожалуйста, как будет время. Буду очень признателен.
Незнакомец лишь сдержано кивнул, молча удаляясь. Маркус был уверен, что тот ему нихрена не скинет. Уж больно забитый какой-то.
Спустя полтора часа, команда двигалась по «пути Свободы», то и дело глядя себе под ноги, чтобы не потерять дорожку из красный кирпичей. Она привела их к следующему пункту назначения, к Музею изящных искусств, где теперь пришла очередь Джинни упиваться не столько красотой картин, сколько человеком, который их рассматривал.
Маркус завороженно разглядывал полотна великих художников, словно одурманенный. Некоторые картины он оставлял позади, едва взглянув на них, но какие-то конкретные произведения искусства настолько сильно цепляли его, что он мог по десять минут под разными углами изучать каждый мазок кисти художника. Так произошло с полотном Джона Копли, где был изображён портрет Пола Ревира, который просто потрясал глубиной теней, в которой Маркус словно тонул, и с холстом Уинслоу Хомера под названием «Сигнал тумана». Рука Маркуса то и дело тянулась к идеально очерченным рельефам волн, которые подбрасывали старенькую деревянную лодку с бедным рыбаком, но сразу же опускалась, так как все картины были закрыты защитным стеклом.
В музее было много разных посетителей, и все они восторгались живописью по-своему, но только Джинни видела переживания Маркуса, которые у него вызывали эти картины. Её завораживало то, как он изучающе наклонял голову, как брови обеспокоено сдвигались к переносице, будто он по-настоящему сочувствовал обреченному на вечную бедность рыбаку. Как его губы растягивались в восторженной улыбке от удивительной тонкости работы художника, которая казалось чем-то невероятным, неподвластным человеческим рукам. «Всё, я совсем окончательно пропала…» — время от времени мелькала мысль в голове Джинни, которая была готова расплакаться от того, насколько идеален был Маркус в своём состоянии восхищения искусством.
— Такой красивый, — неожиданно для себя она произнесла вслух, моментально покрываясь густым румянцем.
Маркус рассеяно повернулся в её сторону, поджимая губы в смущённой кривоватой усмешке:
— Благодарю.
— Чёрт, прости, я не хотела тебя отвлекать, как-то случайно вырвалось, — скороговоркой протараторила Джинни, накрывая горящие щёки прохладными ладонями.