Парень тихо рассмеялся, заключая её в тёплые объятия и целуя в макушку.
— Пожалуй, на сегодня хватит, мелкий уже совсем никакой, — сказал Маркус, кивая в сторону длинной скамьи, на которой дремлющий Остин скрутился в клубочек, привлекая внимание неравнодушных мамаш.
— Ты прав, пошли растолкаем его и домой, на сегодня впечатлений достаточно, — согласилась Джинни.
***
— Эй, детвора! Как вам гулялось?
Зайон встретил детей с деревянной лопаткой в руке, а в прихожую доносился из кухни умопомрачительный запах говяжьего стейка с травами и лимонным соком.
— Очень круто! — выкрикнул Остин. — Сначала мы пошли в огромный аквариум, где рыбы были в гигантской банке высотой в несколько этажей, и там была большая спиральная лестница вдоль этой банки, и представляешь, двигаясь по ней, можно было увидеть на разных уровнях разных рыб, которые и в природе тоже на разной глубине живут, короче, как по-настоящему!
Когда Остина переполняли эмоции, он транслировал всё, что приходило на ум, не заморачиваясь над точностью выражения своих мыслей, но Зайон его понял, и добродушно рассмеялся.
— А потом мы пошли в музей-библиотеку Кеннеди… — начала Джинни.
— И я нашёл там все издания Гарри Поттера! Все, даже самые редкие, которые нигде не продаются! С такими красивыми картинками! — вопил Остин от восторга.
— Да ладно! Вау! — очень натурально подыграл папа Джинни.
— И ещё мы были в Музее изящных искусств, Джинни очень понравилось, — Маркус обратил на неё лукавый взгляд, отчего румянец вновь залил смуглую кожу девушки, а её лицо озарила счастливая улыбка.
От Зайона не укрылись чувства подростков, он видел их насквозь, и всё понял ещё в самый первый раз, когда увидел Маркуса возле дома Джорджии. Они с Джинни всего лишь мило поздоровались, но пробежавшая между ними искра оказалась слишком яркой, чтобы быть незаметной.
— Что ж, здорово! Я рад, что вы хорошо проводите время, ребята. Вам была необходима перезагрузка, — одобрительно кивнул Зайон, возвращаясь на кухню. — Мойте руки и садитесь ужинать, сегодня у нас в меню стейк с печёными овощами.
Ужин папе удался на славу, Джинни не могла припомнить, чтобы Джорджия хоть раз приготовила что-то подобное, такое же изысканное. Судя по лицу Маркуса, ему-то было не привыкать, Эллен часто баловала свою семью всякими деликатесами, хотя, возможно, причина была в том, что Маркус был вполне равнодушен к еде, разве что, кроме тех моментов, когда накуривался травы.
Когда все, кроме Остина, который пошёл спать, устало развалились на диване перед телевизором, Зайон убавил звук и включил винтажный проигрыватель с пластинкой Стиви Уандера.
— Послушайте, молодёжь, что такое настоящая музыка, сейчас она уже давно не в моде, по радио вы такого не услышите, — с любовью протянул Зайон, пританцовывая в ритме совершенно магической песни «Overjoyed».
Маркус грустно ухмыльнулся одной из своих любимых песен, которую слышал ещё очень давно. Папа Айзека, его покойного друга, который в прошлом году погиб от рака, часто ставил эту песню у себя в гараже, когда залезал под машину и копошился там почти весь день. Маркус тогда случайно обмолвился, что ему нравится песня, а папа Айзека подарил ему на день рождения диск с несколькими альбомами Стиви. С тех пор Маркус подсел на хорошую музыку, а так же начал плотно заниматься сам, постепенно осваивая фортепиано, гитару и вокал. Но об этом знала только его семья, и больше ни души. Единственный человек, которому он доверил свой маленький секрет, была Джинни, когда он исполнил крошечный кусочек импровизации на её новом синтезаторе.
— Эй, Маркус! — окликнул его Зайон. — Чего с настроением? Не зашёл Стиви?
Бейкер качнул головой, смахивая невесёлые воспоминания, и взглянул сначала на Зайона, а затем на обеспокоенную Джинни. Затем его взгляд упал на гитару, висящую на стене. Он встал с дивана и подошёл к ней плотную, внимательно разглядывая. Джинни и Зайон озадачено переглянулись.
— Это «Gibson»? — поинтересовался Маркус.
— Да, 1992 года. Моя первая малышка, — с гордостью произнёс мистер Миллер.
— Можно?
Джинни с отцом вновь переглянулись, на этот раз, в их взглядах читалось удивление.
— Да, конечно. Только аккуратно снимай, держатель плохо прикручен.
Джинни почувствовала, как её сердечный ритм участился. Он что, собирается играть? Он умеет играть?! Сколько ещё потрясающих фактов она не знает о своём парне?
Маркус уселся с гитарой на кресло, что стояло напротив дивана, и тихо провёл рукой по струнам, чтобы оценить их настройку. Подтянув пару колков, он поднял взгляд на Джинни, обворожительно улыбаясь. «Господи, он смерти моей хочет, у меня же сердце не выдержит!» — безмолвно кричал голос в её голове. Руки вспотели, дышать стало невероятно тяжело, словно это она сейчас собирается выступать на глазах у всех.
Маркус извлёк несколько аккордов вступления в стиле босса-новы, и затем, неожиданно для всех, тихо запел:
«My cherie amour, lovely as a summer day,
Моя дорогая возлюбленная, прекрасная, как летний день,
My cherie amour, distant as the milky way,
Моя дорогая возлюбленная, далёкая, как Млечный Путь,
My cherie amour,
Моя дорогая возлюбленная,
pretty little one that I adore,
прелестная малышка, которую я обожаю,
You’re the only girl
Ты единственная девушка,
my heart beats for,
ради которой бьётся моё сердце,
How I wish that you were mine.
Как бы я хотел, чтобы ты была моей.
In a cafe or sometimes on a crowded street
В кафе, а иногда на людной улице
I’ve been near you, but you never noticed me.
Я был рядом с тобой, но ты никогда не замечала меня.
My cherie amour,
Моя дорогая возлюбленная,
won’t you tell me how could you ignore
скажи мне, как ты могла не замечать того,
That behind that little smile I wore?
Что скрывалось за моей робкой улыбкой?
How I wish that you were mine.
Как бы я хотел, чтобы ты была моей.
Когда отзвучали последние аккорды, Маркус поднял смущённый взгляд на семейство Миллеров в ожидании их реакции на его внезапное представление. Он и не догадывался, насколько прекрасно владеет голосом, ему от природы удавалось это очень легко, ведь он обладал уникальным тембром.
— Ва-а-ау! — восторженно крикнул Зайон, громко апплодируя. — Маркус! Да ты фирмач! Почему молчал?! Пока Стиви жив, он непременно должен услышать, как ты поёшь его песню! Эй, Джин, это же песня про тебя! — обратился он к дочери, после чего восторг на его лице сменился сначала беспокойством, а затем светлой грустью.
Джинни не могла произнести ни слова. Она неподвижно сидела и тихо плакала, глядя Маркусу в глаза.
— Эй, — едва слышно позвал он её, суетливо кладя гитару на кресло. Он подбежал к девушке, присаживаясь перед ней на корточки, и обнял ладонями её лицо. — Ты чего? Неужели настолько отстойно спел?
От его нежной улыбки она расплакалась ещё больше, не в силах вымолвить ни слова, но отрицательно покачала головой, давая понять, что ничего прекраснее в своей жизни ей ещё не доводилось слышать. Вдруг она резко встала, выдавив что-то наподобие «извините», и быстрым шагом удалилась в спальню. Маркус окончательно растерялся. Ему сейчас стоит пойти к ней? Или оставить её одну?
— Дай ей минут десять, девочкам надо давать поплакать, иначе ничего путного от них не дождёшься, — будничным тоном распорядился Зайон, ехидно улыбаясь.
— Я ведь не натворил какой-то лютой фигни? — Маркус нервно провёл рукой по волосам.
— О, нет, поверь, это была совсем не фигня! — убедил его Зайон. — Джинни всегда очень тонко чувствовала искусство. Тот портрет, который висел в её комнате, акварель, кажется? Это ведь твоя работа?
— Откуда Вы узнали?
Зайон усмехнулся своей прозорливости.
— Ты так точно изобразил её лицо, мимику, а всё остальное размыто, фон и вовсе остался белым. Это больше похоже на зарисовку, на весьма определённый месседж, признание. Это похвально, что ты не стыдишься своих чувств, Маркус. Если бы каждый из нас так делал, и делал вовремя, в мире было бы намного больше счастливых людей.