С тех пор, как он её поцеловал, прошла неделя. И, что типично для них обоих, ей нужно время, а он хочет большего как можно скорее. В результате — неделя напряжения, едва скрываемого нетерпения и нескольких ударов, которые слишком тяжелы для тренировочного спарринга.
— Она не готова, — соглашается она, глядя вдаль. — Пока что. Но это будет долгая война, и, если мы хотим её пережить, нам нужно начать подготовку офицеров.
— У Республики есть офицеры.
— Этого недостаточно.
— Она уже несколько месяцев ебётся с иридонцем, — внезапно рычит он, прекращая притворяться читающим и пристально глядя на неё. — И даже не пытается это скрыть.
Она снова сосредотачивается на нём, смотрит внимательно.
— И?
— И, — ухмыляется он.
Его руки крепко сжаты на столе, его гнев ощутим. Но затем он разочарованным шёпотом произносит её имя, и его гнев, кажется, покидает его. Он выглядит просто усталым.
— Скоро тебе нужно будет решить, — говорит он, закрывая глаза, — кто мы такие.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы джедаи? Мы республиканцы? Одна нога здесь, другая там — это скоро убьёт нас.
— Почему это должно быть именно моё решение?
И снова эта горькая ухмылка.
— Они все твои, разве нет?
***
— О чём думаешь?
Она хмурится, смотрит в свою кружку кафа. Старый олух прав, это не тот корабль для уединения.
На борту «Ястреба» поздняя ночь, и, не имея возможности и желания спать, она пришла в столовую. Корабль спокоен и тих, не считая лёгких шумов из машинного отделения. Она думает, это Кандерус пытается отбиться от всего, что приходит к нему во снах.
Входит Карт, без приглашения садится напротив. Ей не нравится Карт. Не нравится, как он всё время ждёт, что она будет задавать ему вопросы, как он всё время требует от неё ответов. Не так, как Кандерус. В ожидании.
Сейчас он снова смотрит на неё так.
— Мы не разговаривали с Кашиика, — начинает он.
Она не хотела бы исправлять это. Поэтому она отпивает каф и смотрит ему в глаза. Она надеется, что смотрит враждебно.
— Не смотри на меня так. — Он проводит рукой по взлохмаченным волосам. — Я пытаюсь извиниться.
Она выгибает бровь, ожидая, что ещё он скажет.
— Ты самая… — он растерянно вздыхает и начинает снова. — То, что я сказал тебе около звёздной карты… я думал об этом. — Он смотрит на стол. — Это нужно было сделать, и ты это сделала. Как всегда.
— Да.
Он смотрит вверх, хмурится.
— Тебе легко, да? Каждый раз.
Обрывки воспоминаний вспыхивают у неё в голове. Малакор. Серокко. Дксун. Коррибан.
— Не всегда.
— Ну, заранее никогда не знаешь.
Он откидывается назад, скрещивает руки. Он смотрит на неё, и она видит его невысказанные мысли.
— Что ты хочешь сказать?
— С Тариса ты изменилась. — Её пальцы сжимаются на кружке. — Думаю, печально, что ты этого не осознаёшь.
Она резко поднимает голову, но Карт ещё не закончил. Он отодвигает стул, подходит к ней.
— Дай её мне, — шепчет он, забирая кружку из её рук.
Его пальцы тёплые и тяжёлые, и она отпускает кружку. Ненадолго ей кажется, что она почти парализована.
Но затем Карт запускает посудомойку, и она чувствует, как её охватывает знакомый холодный гнев.
— Ты зря тратишь время, — решительно говорит она, глядя в стену.
— На что?
Она вжимает в стол кончики пальцев. Как всегда, она точно знает, что сказать, чтобы получить желаемый результат.
— Я не тот призрак, за которым ты гонишься.
Гнев Карта обычно быстро разгорается и быстро остывает. Но на этот раз он тих и холоден. Он расходится по комнате и начинает её душить, а потом она слышит стук его сапогов по полу и звук закрывающейся двери.
Как только она понимает, что он ушёл, она расслабляется и зарывается руками себе в волосы.
***
Она наблюдает за ними.
Это не так очевидно, как утверждает Алек. Природа их отношений ясна ей только потому, что ей на это прямо указали. Иридонец иногда кладёт руку между её лопатками, на её поясницу или на верхнюю часть её бедра. Её улыбка становится мягче, когда она на него смотрит. Они стараются в разное время покидать каждое место, каждое собрание.
Наконец, её любопытство побеждает. Как всегда.
— Ты близка с техником, — начинает она мягким ровным тоном, когда они вдвоём занимаются инвентаризацией припасов для их крейсера.
Уши Митры слегка розовеют, но она не уклоняется от вопроса и не притворяется непонимающей. Поэтому она ей и нравится.
— С Бао-Дуром.
Она подозревает, что забудет имя, как только они разойдутся.
— Ты его любишь?
— …Да.
Она хмурится.
— Как ты думаешь, ты можешь всё ещё считаться джедайкой?
Митра медлит, но затем поворачивается и склоняет голову. Уже не в первый раз она осознаёт их положение в Силе.
— А ты?
Поскольку это Митра, единственная, кроме Алека, кому она доверяет, она говорит правду.
— Я никогда не была джедайкой.
Девушка, которая станет Изгнанницей, грустно кивает.
— Боюсь, это можно сказать о многих из нас.
***
— Могу я с тобой поговорить?
Она медленно отводит взгляд от датапада, и не удивлена, видя на пороге каюты Бастилу. Но она удивляется, видя девушку встревоженной и без привычной её надменности.
Она медленно садится на кровати, уступая Бастиле место. Она не знает, зачем она это делает…
«С Тариса ты изменилась.»
…и резко говорит:
— Что тебе надо?
Бастила косо смотрит на неё.
— Я… я была слишком придирчива к тебе. Теперь я это вижу.
Она не реагирует.
— Мне… Совет почти всю жизнь говорил мне, что моя боевая медитация положит конец войне. Что однажды мне придётся столкнуться с Реван и Малаком.
— Хм, — говорит она.
Бастила теребит край рукава.
— Направлять тебя — сложнее, чем я себе представляла. Ты не можешь понять, но я чувствую ответственность за тебя. За то, как всё это кончится. — Бастила сжимает губы в тонкую линию. — Я чувствую, что мы не сможем долго скрываться от Малака. Я очень волнуюсь в последнее время. Потому что я должна встретиться с ним лицом к лицу. Только у меня есть шанс победить его раз и навсегда.
— Почему? — осторожно спрашивает она. Осторожно — как всегда. — Почему ты в это веришь?
Бастила смотрит на неё с жалостью и снисхождением.
— Потому что этого хочет Сила.
Она почти смеётся. Потому что она — Сила. И она совсем этого не хочет.
— Я чувствую, что он идёт за нами, — говорит Бастила, уходя. — Он скоро найдёт нас.
Когда она снова остаётся одна, она снова ложится в кровать.
— Хорошо, — шепчет она.
***
Когда он возвращается в их каюту, уже поздно. Она сидит на полу, скрестив ноги. Смотрит в никуда.
Алек хмурится и падает перед ней на колени.
— Что с тобой?
— Она любит его, — только и говорит она.
Он хмурится сильнее, он явно устал. Явно не желает разбираться в её загадках.
— Я иду спать…
— Разве ты не хочешь услышать моё решение? — быстро спрашивает она, пока он не отошёл.
Он немного отодвигается от неё, но она хватает его за руку. Притягивает к себе.
— Я, — шепчет она, — не джедайка.
Он замирает, а затем почти жёстко стряхивает её прикосновение.
— Уже поздно. Ты не понимаешь, о чём говоришь.
— Когда это было правдой?
Она смотрит на него и видит, что он уже не может контролировать выражение лица. На нём видны все его эмоции. Страх. Желание. Паника. Тоска. Это наполняет его, их обоих, и он всегда был её опорой, и она не может его использовать. Он должен успокоиться. Он должен решиться.
— Я, — повторяет она, касаясь завязок его мантии, — не джедайка.
Его руки дрожат, накрывая её ладони. Она позволяет ему придержать себя на мгновение. Потому что ему это нужно. Затем она ловко стягивает с него мантию, начинает расстёгивать дальше, пока его руки бесполезно висят.
Он называет её по имени, и она не понимает, о чём он её умоляет.